Дискотека 80-ых

Всякий раз, дожидаясь пригородного автобуса, Джексон вспоминала слова Маргарет Тэтчер: тот, кому за тридцать, и кто всё ещё ездит в автобусе - неудачник. По Тэтчер выходило, что единственной неудачницей среди пассажиров была она, Джексон. Кроме неё, в автобусе сидели либо совсем древние, но бодрые OAP (Old Age Pensioners), уже отъездившие свой, в буквальном смысле, век за рулём, либо румянощёкие, галдящие школьники.

Малым оправданием езды на автобусе у Джексон было то, что британское самосознание у неё пока не вполне сформировалось. Своя фамилия казалась ей чем-то вроде карнавальной маски. Между прежней и теперешней жизнями Джексон был вбит клин долгих странствий "из варяг в греки", когда они с мужем меняли города и страны, когда приходилось спать в чужих постелях и ужинать на чужих кухнях, привыкать к чужому языку и климату, заводить друзей и вскоре прощаться с ними навсегда.

История – это вечное топтание на месте.
Различие эпох – лишь кажимость. Для российской истории характерны повторяемость и тождественность, вечное кружение вокруг одних и тех же вопросов: государство и революция, интеллигенция и власть, нация и класс.
Вчера ходили на Болотную, ой, Дворцовую площадь, а сегодня уже налаживают скрепы и стабильность, думают о том, как разобраться с санкциями.
Революционная мораль эмансипации переплавляется в государственное охранительство.
ГУЛАГ становится средством наискорейшего приближения свободы, равенства и братства (других средств нет, а, может, и не будет).
Государственная необходимость перемалывает любую идеологию.
И в этом нет ничего плохого.
Либералы и революционеры-проходимцы, оказавшись  у руля истории, погрязнув в государственных заботах, внезапно осознают, что править приходится вёслами, а позиция капитана и рулевого – на самом деле оказывается местом раба на галерах.

Впрочем, вся эта романтика тяжёлого государственного труда относится лишь к тем, кто слышит не блоковскую музыку революции, а гребную или бурлацкую (кому что по душе) песнь государственной службы.

Глухие интеллигенты, моралисты и белоручки, напротив, подобно блохам и прочим паразитам, едут на могучем теле государственного террора. Здесь удобнее и сытнее. От отечественной фронды не отстают и нацменьшинства, которые тоже не прочь проехаться на безвольном хребте великодержавного русского шовинизм.

Так было всегда, так будет всегда – такова, похоже, мораль рыбаковского текста.

Многонациональная Русь, высокий этос чиновничества, образ державы-спасителя и ценность семьи, перенесённая на государство, глубоко непонятная бессовестной интеллигентской массе – с этим набором идей Рыбакова публика знакома уже не первый год.

Мы с другом пытались оторвать букву «З» от киоска «СОЮЗПЕЧАТЬ», обрезок стального прута выскользнул из-под «З» и сорвался мне на щеку. На арматуре остался кусочек кожи, на щеке – небольшая ссадина.

В 1996 году развлечений было немного. По телевизору показывали «Угадай мелодию», компьютера у меня не было, гитару мне еще не купили.

Все свободные дни лета, а они все были свободные, мы с другом проводили в парке №2, где было несколько детских площадок, земляная гора высотой с пятиэтажный дом и три помойки, на одной из которых мы и нашли заброшенный ларек «СОЮЗПЕЧАТЬ».

Когда тебе 11 лет, оторвать букву «З» тоже неплохое развлечение, даже если в процессе ты ударил себя арматурой по лицу.