Галина Гужвина про правозащитников
Oct. 1st, 2015 09:33 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
marss2Настоящую, верящую в свою идею правозащитницу, реально пострадавшую за свою деятельность, мне довелось встретить лишь однажды.
В Мюнстрике, в Фолькшохшуле, со мной в группе занималась немецким Лейла, молодая журналистка из Ирана.
Лейла прекрасно говорила по-английски, цитатно знала европейскую литературу и грамотнее всех составляла тексты на новом для нее языке.
Сомнений в том, что за плечами у нее - высококачественное образование, не могло быть никаких.
Кроме того, никакой присущей правозащитницам истеричной хитроректальности я в ней за год знакомства не заметила тоже.
Потому смею предположить, что рассказывала она нам о себе все-таки правду.
Которая была следующей.
Лейла родилась в Хузестане, неподалеку от древних Суз, в семье врачей.
В воспоминаниях детства у нее остались артобстрелы города войсками Хусейна, которые она, в лучших традициях освободительной интеллигенции, причинно-следственно увязывала с захватом в заложники американских дипломатов ещё до её рождения.
Как бы то ни было, но росла она влюбленной в геополитическую и прочую всякую мощь Соединенных Штатов, одновременно ненавидя несчастную ныне Грецию за то, что сотворил Македонский её Александр с великим Персеполисом.
Учась в тегеранском университете, Лейла работала в организации Ширин Эбади, которую после присуждения той Нобелевской Премии мира носил на руках весь Иран (всё это происходило задолго до 2009 года, когда премию у Эбади отобрали).
Лейла вышла замуж за соратника по борьбе (красавец - я видела фотографии со свадьбы).
Всё у неё складывалось просто замечательно.
Пока одна аккредитованная в Иране журналистка "Дойче Велле" не предложила ей работу на свою контору: напиши, мол, Лейла, как в Иране тяжело приходится женщинам, нельзя ни косметикой пользоваться, ни контрацептивами, ни во внебрачные связи вступать, ни "Лолитой" зачитываться.
Лейла, половину зарплаты тратящая как раз на косметику, читавшая "Лолиту" в возрасте самой Лолиты и вполне довольная своими брачными половыми связями, просвещенно не обремененными проконтрацептированными до поры до времени детьми, да ещё работающая у правоверной мусульманки и патриотки Эбади - поначалу колебалась.
Но - Дойче Велле, но - зов свободного мира, куда коллега почти пообещала ей билет.
Лейла перетрясла свою память на предмет запретов фотографировать в мечетях, носить мини-юбки в медресе и целоваться взасос для селфи на фоне религиозных памятников - и выдала материал.
Потом - ещё один, и ещё, и ещё...
Вошла во вкус (платили в Велле больше, чем у Эбади), начала и привирать местами, для красного то есть словца.
Ничего серьезного, никакой реальной клеветы - так, пряными деталями пересыпала.
Разумеется в какой-то момент статьи Лейлы оказались на столе пресс-секретаря Эбади.
Случился скандал, её обвинили в крысятничестве и уволили.
Одновременно с увольнением из Фонда Эбади ею перестала интересоваться и Велле.
Некоторое время спустя ей начали поступать угрозы.
Лейла честно говорила, что так и не узнала, от кого.
Телефонные голоса и анонимки изрыгали аллахакбары и джихады к месту и не к месту, сложно было понять даже, не было ли всё это обыкновенным пранкерством.
Здесь в жизни Лейлы снова нарисовалась коллега из "Дойче Велле".
Работы она больше не предлагала, но настойчиво доказывала, что Лейле надо срочно бежать из страны, подсовывала распечатки демаршей, требуемых от кандидатов на политическое убежище, обещала помочь в Германии с трудоустройством.
После очередной секир-башки Лейла решилась.
Семья рыдала, но, напуганная больше самой Лейлы, не препятствовала.
Муж обещал при первой возможности поехать за ней как посол организации Ширин Эбади (нобелиатство той казалось ему золотым ключиком, открывающим все двери).
Лейла уехала, быстро прошла через сито распределительного лагеря, оказалась в Мюнстрике, снабженная социальной конурой в иммигрантском квартале и четырьмя сотнями евро в месяц на бедность.
Въезд обратно в Иран ей был запрещен в момент подписания ею документа об угрозе жизни на Родине (иранские чиновники спрашивали, почему она так ни разу и не обратилась в полицию, коли ей угрожали?).
Мужу же был то ли запрещен, то ли не рекомендован выезд из Ирана.
Впрочем, общаться с ним Лейле особенно не пришлось - на звонки он отвечать перестал, как только стали ясны последствия её действий, э-мейл сменил.
Лейла опасалась, не попал ли он в тюрьму - мало ли?
Её семья уверяла что нет, просто зол очень.
Конечно, никакой журналистикой и вообще никакой профильной работой Лейла в Германии заниматься не смогла - главным образом потому, что иммигрантский статус не позволял.
Коллегу из Дойче Велле она и совсем потеряла из виду.
Один раз пыталась създить во Франкфурт по указанному той адресу (три месяца копила деньги на ж/д билет), но на улице, обозначенной на бумажке, просто не было дома с номером 22.
На ней всего-то было восемь домов.
=======================================
один знакомый белорус попросил азюль в Германии, после вполне реальных проблем в родном Гродно. Отдел по делам иностранцев запросил указанное отделение милиции, действительно ли указанный гражданин подвергался побоям, издевательствам и преследованиям по политическим мотивам, и самое удивительное что получил ответ - "нет". С этой бумажкой белорусского правозащитника посадили в сопровождении полицейского конвоя в самолет Берлин-Минск.
Знаю похожую историю. Девочку звать Анастасия Рыбаченко. Болотная, то-се, 20 лет ей тогда было, что ли. Сбежала в Эстонию. Не умеет вообще ничего, учиться-работать? ну что вы. Учить язык? Да зачем. Глупенькая, минимальные познания о рельности, но правозащитненькую лексику освоила.
Ее амнистировали и теперь она в Канаде. У нас бедная страна, а русский должен работать куда больше эстонца, чтобы жить минимально достойно. Она не смогла, но и не собиралась, думаю.
Финал многослоен! Европа... такая маленькая... там просто нет для вас дополнительных домов с номерами после 8...
Европа как конфетка в красивой обёртке. Но что внутри лучше не знать.
https://www.facebook.com/galinaguzhvina/posts/727712340706198?pnref=story
В Мюнстрике, в Фолькшохшуле, со мной в группе занималась немецким Лейла, молодая журналистка из Ирана.
Лейла прекрасно говорила по-английски, цитатно знала европейскую литературу и грамотнее всех составляла тексты на новом для нее языке.
Сомнений в том, что за плечами у нее - высококачественное образование, не могло быть никаких.
Кроме того, никакой присущей правозащитницам истеричной хитроректальности я в ней за год знакомства не заметила тоже.
Потому смею предположить, что рассказывала она нам о себе все-таки правду.
Которая была следующей.
Лейла родилась в Хузестане, неподалеку от древних Суз, в семье врачей.
В воспоминаниях детства у нее остались артобстрелы города войсками Хусейна, которые она, в лучших традициях освободительной интеллигенции, причинно-следственно увязывала с захватом в заложники американских дипломатов ещё до её рождения.
Как бы то ни было, но росла она влюбленной в геополитическую и прочую всякую мощь Соединенных Штатов, одновременно ненавидя несчастную ныне Грецию за то, что сотворил Македонский её Александр с великим Персеполисом.
Учась в тегеранском университете, Лейла работала в организации Ширин Эбади, которую после присуждения той Нобелевской Премии мира носил на руках весь Иран (всё это происходило задолго до 2009 года, когда премию у Эбади отобрали).
Лейла вышла замуж за соратника по борьбе (красавец - я видела фотографии со свадьбы).
Всё у неё складывалось просто замечательно.
Пока одна аккредитованная в Иране журналистка "Дойче Велле" не предложила ей работу на свою контору: напиши, мол, Лейла, как в Иране тяжело приходится женщинам, нельзя ни косметикой пользоваться, ни контрацептивами, ни во внебрачные связи вступать, ни "Лолитой" зачитываться.
Лейла, половину зарплаты тратящая как раз на косметику, читавшая "Лолиту" в возрасте самой Лолиты и вполне довольная своими брачными половыми связями, просвещенно не обремененными проконтрацептированными до поры до времени детьми, да ещё работающая у правоверной мусульманки и патриотки Эбади - поначалу колебалась.
Но - Дойче Велле, но - зов свободного мира, куда коллега почти пообещала ей билет.
Лейла перетрясла свою память на предмет запретов фотографировать в мечетях, носить мини-юбки в медресе и целоваться взасос для селфи на фоне религиозных памятников - и выдала материал.
Потом - ещё один, и ещё, и ещё...
Вошла во вкус (платили в Велле больше, чем у Эбади), начала и привирать местами, для красного то есть словца.
Ничего серьезного, никакой реальной клеветы - так, пряными деталями пересыпала.
Разумеется в какой-то момент статьи Лейлы оказались на столе пресс-секретаря Эбади.
Случился скандал, её обвинили в крысятничестве и уволили.
Одновременно с увольнением из Фонда Эбади ею перестала интересоваться и Велле.
Некоторое время спустя ей начали поступать угрозы.
Лейла честно говорила, что так и не узнала, от кого.
Телефонные голоса и анонимки изрыгали аллахакбары и джихады к месту и не к месту, сложно было понять даже, не было ли всё это обыкновенным пранкерством.
Здесь в жизни Лейлы снова нарисовалась коллега из "Дойче Велле".
Работы она больше не предлагала, но настойчиво доказывала, что Лейле надо срочно бежать из страны, подсовывала распечатки демаршей, требуемых от кандидатов на политическое убежище, обещала помочь в Германии с трудоустройством.
После очередной секир-башки Лейла решилась.
Семья рыдала, но, напуганная больше самой Лейлы, не препятствовала.
Муж обещал при первой возможности поехать за ней как посол организации Ширин Эбади (нобелиатство той казалось ему золотым ключиком, открывающим все двери).
Лейла уехала, быстро прошла через сито распределительного лагеря, оказалась в Мюнстрике, снабженная социальной конурой в иммигрантском квартале и четырьмя сотнями евро в месяц на бедность.
Въезд обратно в Иран ей был запрещен в момент подписания ею документа об угрозе жизни на Родине (иранские чиновники спрашивали, почему она так ни разу и не обратилась в полицию, коли ей угрожали?).
Мужу же был то ли запрещен, то ли не рекомендован выезд из Ирана.
Впрочем, общаться с ним Лейле особенно не пришлось - на звонки он отвечать перестал, как только стали ясны последствия её действий, э-мейл сменил.
Лейла опасалась, не попал ли он в тюрьму - мало ли?
Её семья уверяла что нет, просто зол очень.
Конечно, никакой журналистикой и вообще никакой профильной работой Лейла в Германии заниматься не смогла - главным образом потому, что иммигрантский статус не позволял.
Коллегу из Дойче Велле она и совсем потеряла из виду.
Один раз пыталась създить во Франкфурт по указанному той адресу (три месяца копила деньги на ж/д билет), но на улице, обозначенной на бумажке, просто не было дома с номером 22.
На ней всего-то было восемь домов.
=======================================
один знакомый белорус попросил азюль в Германии, после вполне реальных проблем в родном Гродно. Отдел по делам иностранцев запросил указанное отделение милиции, действительно ли указанный гражданин подвергался побоям, издевательствам и преследованиям по политическим мотивам, и самое удивительное что получил ответ - "нет". С этой бумажкой белорусского правозащитника посадили в сопровождении полицейского конвоя в самолет Берлин-Минск.
Знаю похожую историю. Девочку звать Анастасия Рыбаченко. Болотная, то-се, 20 лет ей тогда было, что ли. Сбежала в Эстонию. Не умеет вообще ничего, учиться-работать? ну что вы. Учить язык? Да зачем. Глупенькая, минимальные познания о рельности, но правозащитненькую лексику освоила.
Ее амнистировали и теперь она в Канаде. У нас бедная страна, а русский должен работать куда больше эстонца, чтобы жить минимально достойно. Она не смогла, но и не собиралась, думаю.
Финал многослоен! Европа... такая маленькая... там просто нет для вас дополнительных домов с номерами после 8...
Европа как конфетка в красивой обёртке. Но что внутри лучше не знать.
https://www.facebook.com/galinaguzhvina/posts/727712340706198?pnref=story
