Наталья Апрелева.Сайентологи в огне

[marss2]

За свою жизнь я трижды более-менее становилась свидетельницей и в чем-то даже жертвой пожаров.

Средний по счету пожар я перенесла на работе.
Это была нечеловеческая работа в тяжком сайентологическом бреду.
Я никогда бы не согласилась на такую, если бы не обстоятельства: крайняя степень нищеты, дефолт, мелкий ребенок возрастом шесть месяцев, надо платить за аренду квартиры и иногда есть.

Устроилась в рекламный отдел некоторой торговой компании.
Компания торговала строительными материалами, но без видимых достижений.
Во многом это было обусловлено своеобразной организацией труда. Например, каждое утро начиналось с продолжительного совещания.
Оно называлось: «позиция один».
Темы поднимались самые разные, но все они обязательно касались либо величия Л. Рона Хаббарда, отца всех сайентологов на Руси и помимо, либо морального облика сотрудников.

Например, одна девочка, менеджер торгового зала, воровала. Таскала одиночные рулоны обоев, банки с морилкой для дерева и итальянскую плитку поштучно, настоящая эстетка.
Ну, воровала и воровала, об этом узнали, осудили ее по всем правилам любимой религии и перевели в отдел кадров.
Там она успешно продолжила любимое занятие, обшаривая сумочки соседок по кабинету.
Соседки были недовольны, просили принять меры.
Меры были приняты самые радикальные, и с понедельника эстетка получила новую, хорошую должность в отделе рекламы.

Там мы и познакомились ближе, возможностей для этого была масса, потому что никто не работал. Развращенная набитыми делами буднями рекламного агента, я с усилием привыкала к новому режиму дня.

После «позиции один» коллеги занимали свои рабочие места, щелкали кнопками электрочайников и пили общий чай-кофе. Вскоре можно было со вкусом отобедать в корпоративной столовой по предъявлению корпоративного талона, немного передохнуть и выпить напитков еще.

В рекламном отделе числилось четыре человека: эстетка, Алина Вадимовна, Петров и я.

Эстетка за первую же перемену блюд откровенно рассказала о своем маленьком недостатке. Она так нежно выговаривала: «Клептома-а-а-ания», что немедленно хотелось тоже что-нибудь стянуть, небольшое.

Алина Вадимовна была строгой одинокой женщиной, в профиль она немного напоминала овцу и поддерживала тайную связь с начальником отдела розничных продаж. Они встречались в его автомобиле по дороге домой, начальник имел жену и детей, а Алину Вадимовну называл «аленький цветочек», это звучало вроде бы издевательски, но ей нравилось.

Петров недавно женился и каждую фразу украшал словосочетанием «моя Ленка».

«Моя Ленка говорит, что угол падения равен углу отражения», — например.

Однажды эстетка объявила о своей незапланированной беременности. Она это сделала торжественно, во время второго завтрака, за чашкой кофе и булочками с изюмом, выпеченными Алиной Вадимовной для начальника отдела розничных продаж.

«Ну что, девки! – звонко проговорила эстетка, — с приплодом меня, что ли!»

Петров в двух словах рассказал, что его Ленка считает нерациональным рождение младенцев именно сейчас, в трудный для страны экономический период. Алина Вадимовна печально чавкнула изюмом. Я тоже промолчала.

Эстетка выглядела довольной, и токсикоза у нее никакого не было никакого, а зато предположительных отцов наличествовало двое, на выбор. Один – сосед по дому, другой – сосед по даче. Они поочередно ходили к эстетке в гости, так и сложилась эта непростая демографическая ситуация.

Но эстетка ничего, нисколько не унывала, скакала козой и неожиданно для себя полюбила черный хлеб «дарницкий». Просто по караваю могла съесть за присест, да и съедала.

В день пожара мы вновь и вновь обсуждали кандидатуру младенцового отца. Проголосовали очередной раз отделом, с небольшим отрывом победил сосед по дому. «Нннне знаю, — протянула задумчиво эстетка, — вообще-то мне тот больше нравится, дачный».

И тут потянуло гарью. Помещение быстро наполнилось дымом, и смежное тоже. И коридор. Из смежного стали выбегать испуганные сотрудники, сея панику. Они сеяли панику вот так: «Нам ни за что не выжить, двенадцатый этаж и никаких надежд!..»

И вот так: «В пожаре, в дыму, тут главное – мокрой тряпочкой голову замотать, мы всегда заматывали мокрой тряпочкой, а если воды уже никакой нету, то на тряпочку надо хорошенько пописать, и уже мокрой заматывать голову, вот что я вам скажу…».

Из-за дыма контуры знакомых предметов странно искажались, а предметы причудливо менялись местами – вместо ручки двери можно было схватить выключатель, а форточки вообще исчезли.

Мы схватили плащи и сумочки, каждый – свою, а эстетка еще чью-то, дополнительную, и пошли пешком с двенадцатого этажа, надсадно кашляя и спотыкаясь.

Пешком с двенадцатого этажа – это очень долго. Алина Вадимовна плакала и отказывалась делать еще хоть один шаг. Она говорила, что это бесполезно. Попытки что-то произнести оказывались малоуспешными, и только усиливали кашель. Мы с эстеткой вели ее за обе руки, она их вырывала. Откуда-то взялось много народа, его совсем не было видно, но весьма слышно и ощутимо. Пламени никакого не бушевало, а вот дыма хватало, хватало. Удивительно, каким он может быть непрозрачным.

Некоторые сотрудники неразумно воспользовались лифтами, и страшно кричали в темноте и тесных кабинках – электричества в здании уже не было.

Эстетка цинично ударилась головой о бесполезный пожарный щит с пустым треугольным ведром: после трафаретных букв ПРИ ПОЖАРЕ черным маркером было, естественно, дописано: грабь, убивай, е… гусей ЗВОНИ О1.

Головой эстетка стукнулась очень хорошо, и получила, судя по всему, сотрясение мозга. Это обнаружилось не сразу, а минут через тридцать после выхода на улицу — выбрались все и стояли, со счастьем дышали сырым октябрьским воздухом.
Пожарные машины уже приехали. Команда в брезентовых робах быстро сновала туда-сюда и делала что-то противопожарное.
Освободили пленников лифта, они выходили и одинаково тошнили под березы.
Работники корпоративной столовой спасли огромный чан с чаем, крепким и сладким, и можно было бесплатно пить — сколько хочешь, из блестящего половника. Пошел дождь, мелкий и очень кстати.

Сгорела часть проводки, сказали потом. Значительная.

Алина Вадимовна плакала, Петров убежал звонить своей Ленке, мы с настоящей эстеткой сидели на мокром бордюре, некрасиво сплевывали черным, она спросила неожиданное: «а правда, что в Питере говорят: поребрик?»

Скорее всего, я пожала плечами.

Меньше, чем через месяц из сайентологической компании я уволилась, а эстетку встретила года через два, она выгуливала толстого розового младенца, снова была беременная и даже ничего у меня не стащила.
Замуж она вышла вообще за третьего человека, и никакого не соседа.

Петров, по слухам, уехал в Германию, причем один.

Алина Вадимовна родила от начальника отдела розничных продаж слабенькую девочку, обнаружившую музыкальные способности.
Занимается ребенком, и сама что-то поет в церковном хоре.

Пожаров в том высотном здании более не случалось.