( Read more... )
Но тут грянул август 91-го.
Я встретил его в Коктебеле, где украинские письменники, узнав о крахе ГКЧП, бегали по Дому творчества с криками: «Крым наш!»
Ещё вчера они говорили исключительно по-русски, а тут перешли на мовояз – и наши споры о будущем многонациональной страны стали напоминать диалоги Тарапуньки и Штепселя, весьма популярных в СССР.
«Бедные мы, бедные!» – вздыхал директор Дома творчества с простой украинской фамилией Петров.
Вскоре его посадили.
Ещё не успели отликовать победившие демократы – совсем недавно они так же радовались, получив отпуск из СССР на ПМЖ за границу.
Едва сойдя с самолёта, я бросился в Театр имени Маяковского к своим мучителям: мол, теперь-то можно всё-всё-всё!
И снова услышал «но».
Только на сей раз сквозь умные рассуждения о сценическом инобытии прозаического образа сквозили иные печали и опасение: а не слишком ли мягко изображены в «Апофегее» номенклатурные монстры? Мы с ними, как с людьми…
А ведь, в сущности, партия – преступная организация.
Говорят, будет даже суд над КПSS. Опытные люди уже готовятся: один главный режиссёр перед телекамерами сжёг свой партбилет, правда, говорят, не настоящий, а дубликат, предусмотрительно сработанный в бутафорском цеху.
В общем, я понял: Гончаров, конечно, – великий режиссёр, но с веком-волкодавом предпочитает не ссориться.
Призрак горкомовских кресел всплыл в моём сознании, и я поклялся никогда больше близко не подходить к театру
. Разумеется, в качестве автора.
Но тут грянул август 91-го.
Я встретил его в Коктебеле, где украинские письменники, узнав о крахе ГКЧП, бегали по Дому творчества с криками: «Крым наш!»
Ещё вчера они говорили исключительно по-русски, а тут перешли на мовояз – и наши споры о будущем многонациональной страны стали напоминать диалоги Тарапуньки и Штепселя, весьма популярных в СССР.
«Бедные мы, бедные!» – вздыхал директор Дома творчества с простой украинской фамилией Петров.
Вскоре его посадили.
Ещё не успели отликовать победившие демократы – совсем недавно они так же радовались, получив отпуск из СССР на ПМЖ за границу.
Едва сойдя с самолёта, я бросился в Театр имени Маяковского к своим мучителям: мол, теперь-то можно всё-всё-всё!
И снова услышал «но».
Только на сей раз сквозь умные рассуждения о сценическом инобытии прозаического образа сквозили иные печали и опасение: а не слишком ли мягко изображены в «Апофегее» номенклатурные монстры? Мы с ними, как с людьми…
А ведь, в сущности, партия – преступная организация.
Говорят, будет даже суд над КПSS. Опытные люди уже готовятся: один главный режиссёр перед телекамерами сжёг свой партбилет, правда, говорят, не настоящий, а дубликат, предусмотрительно сработанный в бутафорском цеху.
В общем, я понял: Гончаров, конечно, – великий режиссёр, но с веком-волкодавом предпочитает не ссориться.
Призрак горкомовских кресел всплыл в моём сознании, и я поклялся никогда больше близко не подходить к театру
. Разумеется, в качестве автора.