ДВА «НИКОГДА»

[marss2]

Рассуждая о новом взгляде на русскую историю, важно избежать очень опасной ловушки, в которую, кажется, попадали все наши предшественники: с «мотивировочной» частью проблем не бывает практически ни у кого,
у всех хватает красивых и убедительных аргументов в пользу отказа от прежних догм и даже акцентов.
Но при переходе к «резолютивной» части начинается настоящий реконструкторский фестиваль,
иногда даже самый настоящий, когда участники дискуссии вдруг переодеваются в белогвардейские или царские мундиры или в партикулярное платье из старинных времен,
как один популярный профессор, цепляют монокль на свой советский глаз, щурятся им, цедят «голубчик» или аристократически грассируют
— в общем, ведут себя так, что единственным адекватным ответом на их выводы может быть какой-нибудь совсем неприличный перформанс формата «высморкаться в скатерть».

Кое-кто, к сожалению и сморкается. Наверное, это пока не очень заметное течение общественной мысли, но ключевое слово «пока», то есть это сейчас оно незаметное, а растет при этом быстро и завтра станет если не мейнстримом, то чем-то, с чем не считаться нельзя.
Лево-правая общественная шкала в России формируется до сих пор, и многие еще помнят те времена, когда левыми всерьез и вслух у нас называли себя публично только сторонники КПРФ.
Это было давно, и вскоре появились другие левые, которые зюгановцев, конечно, презирали именно за то, что те присвоили себе чужое наименование, будучи на самом деле мелкобуржуазными советскими реваншистами (это действительно бросалось в глаза тем сильнее, чем активнее «народно-патриотические силы» из девяностых экспериментировали с державностью и духовностью, превосходя в этом смысле даже сталинский мейнстрим 1952 года), — новые левые были, конечно, совсем не такими, и вместо советчины у них были всякие актуальные европейские вещи: рабочие, мигранты, женщины и чему там еще положено быть вплоть до антиклерикализма.

Трудно сказать, была ли неизбежной именно такая эволюция, но по мере своего «обрусения» эти левые прямо сейчас, на наших глазах, открывают для себя советскую Атлантиду — наверное, здесь играют роль государственная ресталинизация и возродившийся в качестве ответа на нее подзабытый интеллигентский антисталинизм. Но так или иначе, вдруг выяснилось, что в публичном поле у большевистской России именно сейчас появляются новые защитники, мотивированные, вероятно, прежде всего неприязнью к «хрусту французской булки» и к «России, которую мы потеряли». Если противники большевизма черпают свое вдохновение в имперской России, то противники имперской России как-то сами собой делаются защитниками большевизма, присоединяясь к тому же реконструкторскому фестивалю уже в роли комиссаров в пыльных шлемах — такой странный, как это у них называется, положняк.

Куда бежать с этого фестиваля — вопрос не такой сложный, каким может показаться.
Маршрутов немного, все они протоптаны и легко рисуются на контурных картах.
Можно бежать в Израиль, можно в Америку и можно в Европу. Национальная история без национального строительства — ну не бывает так, это даже не реконструкторство, а игры ролевиков с картонными мечами.
Чтобы решить, какая у России будет история, нужно понять, какой будет Россия. Примеров для подражания немного, все они на виду.

Первой, однако, вычеркнем Америку — людей, мечтающих о плавильном котле и о новой нации (готовое слово «россияне» в ходу уже третий десяток лет, ничего придумывать не надо), у нас хватает. Но на пути у этих мечтателей, к сожалению или к счастью, крепко стоит сама многонациональная Россия — предлагая отказаться от старых наций в пользу одной большой новой, они обычно обращаются к тихим и скучным русским, принимая наше молчание за знак согласия. Что русские согласятся свариться в плавильном котле — в этом сомнений нет, но смущает, что кроме русских в котел не полезет никто.

Есть ли такое волшебное слово, которое убедит чеченца, что ему стоит перестать быть чеченцем и сделаться неотличимым от всех остальных? Чеченец согласится вряд ли; не согласятся и татарин, и якут, и бурят — пора бы уже принять как данность, что внутри России существует полтора-два десятка сложившихся национальных государств, народы которых никогда не согласятся отказаться от своей идентичности, да и не должны от нее отказываться — имеют право.
Никакой сенсации и никакого особого пути в этом нет, многие малые народы живут своими автономиями в больших государствах больших народов.
Кто-то борется за независимость, кто-то доволен жизнью, и это важно просто понимать, рассуждая о перспективах плавильного котла — о перспективах довольно утопических.

Второе утопическое направление, одно время даже бывшее популярным именно в ультрарусских кругах, — Израиль.
Суровая этнократия с возведенным в культ национальным самосохранением.
Мечта русского фашиста и кошмар для того, чей опыт взаимодействия с государством приучил его держаться от этого государства как можно дальше, будь то армейская служба или гражданские ритуалы.
Как это может выглядеть на нашей почве, наглядно показала постмайданная Украина, которая, даже если совсем мягко, требует сегодня от своих граждан такой высокой лояльности, на которую среднестатистический русский уже физически не способен.
Ну и опять же не сбрасываем со счетов нашу многонациональность — понятно, что не все народы России согласятся оказаться завтра в русском Израиле.

Остается Европа, и вот вопрос: какая? Способа сделать из России Францию, Германию или даже Португалию, очевидно, не существует — веков, пройденных этими странами, у нас нет и уже не будет, а без веков, без опыта эксперимент не удастся; в лучшем случае получится обезьянничание. Наша Европа — восточная, постимперская, и в этом тоже нет, конечно, никакого открытия. Единственное, что нужно, — это уточнить, что нет никакой разницы между «титульным» народом империи и другими народами, которые были ею покорены.

Все почему-то спотыкаются о созвучие «русских» и «России», оно сбивает с толку, и если от чего-то избавляться, то в первую очередь вот от этой иллюзии, что мы чем-то отличаемся от живших под властью империи финнов, поляков, литовцев, эстонцев, да тех же украинцев, что мы чем-то лучше их или хуже и что наш исторический путь ведет какими-то другими тропами, чем тот, которым шли они.

Важно понять, что на реконструкторском фестивале все доступные мундиры будут нам одинаково чужими — и советские, и царские, и постсоветские. Свой мундир нам только предстоит сшить, и, когда он потребуется, это сразу будет всем понятно и споров не вызовет. Это действительно «на потом», сильно «на потом»; пока у нас стадия самых базовых вещей.

http://www.inliberty.ru/blog/2417-Dva-nikogda