Michaił Murawjow Wieszatiel

[marss2]

Оригинал взят у gazzky_papa в Michaił Murawjow Wieszatiel

Однако, дата: 22 января исполняется ровно 150 лет с начала Польского Восстания 1863 года. И это как нельзя лучший повод вновь поразмыслить на вечную тему информационных войн, – в которых, в отличие от войн реальных, Россия раз за разом терпит поражение.

Та же русско-польская война 1863-го представлена в мировых хрониках, как борьба свободолюбивого европейского народа с диким реакционным самодержавием. Гордых благородных поляков с рабскими полуазиатскими полчищами. Белого с черным, одним словом. А из всей этой черной силы – самой черной, мрачной и зловещей является фигура Михаила Николаевича Муравьева-Виленского, командующего русскими войсками.

Очевидно, что никто другой не подвергся столь всеобъемлющей информационной бомбардировке и демонизации. Это Муравьев-Виленский подавил восстание, это он санкционировал казни шляхты, он деполонизировал «Всходни Кресы». Все это, как вы понимаете, деяния совершенно непростительные. По делам и слава его. «Муравьев-Вешатель», «изверг», «душегуб», «зверь» и «людоед»: вот лишь некоторые эпитеты, которыми выдающийся полководец был награжден в Варшаве и… Петербурге (!).
Такова сокрушительная сила инфовойны: глубоко порядочный, талантливый и невероятно патриотичный человек остался в сознании российской интеллигенции, как злодей и живое воплощение всех «преступлений царизма». Может, едино лишь Ф. И. Тютчев (человек, бывший явно поумнее всей этой вольтерянствующей публики) не стеснялся и не боялся  открыто симпатизировать графу Муравьеву-Виленскому, называя его – справедливо! - героем и спасителем Отечества. 

Но не послушалась Россия Тютчева. В нашей исторической науке (с подачи либералов, потом большевиков, а затем опять либералов) Муравьев-Виленский стоит в одном ряду с такими «отрицательными персонажами», как Николай I и К.П. Победоносцев, что вечно порицаемы и проклинаемы. Только в отличие от них, Муравьеву-Виленскому была уготована еще худшая участь: забвение. В советское время о графе старались лишний раз не вспоминать, чтобы не травмировать невзначай тонкую душу товарищей из ПНР. А в постсоветскую эпоху имя Муравьева-Виленского опять-таки не было «поднято» из архивов – ибо не вписывалось в текущие тренды. Так и получилось, что личность, равная масштабу М.И. Кутузову, М.Д. Скобелеву, П.А. Столыпину, нами же, русскими, совершенно забыта…
А надо чтобы помнили: и не только русские, но и иные народы, немало склонные терять память о былом.

* * *

Родился будущий «зверь и людоед» в 1796 году в славном и древнем роду Муравьевых. В возрасте 16 лет Михаил Николаевич участвовал в Отечественной войне1812-го. Сражался в Бородинской битве, где был тяжело ранен в ногу ядром на батарее Раевского и едва не погиб. Однако, долго лечиться не стал - успел еще повоевать в заграничных походах русской армии (при том, что полученная им в день Бородина рана была весьма серьезная: всю последующую жизнь Михаил Николаевич ходил с тростью).

После войны незаурядный ум, эрудиция и авторитет боевого офицера нашли свое применение на стезе образования. Молодой Муравьев был поставлен преподавателем математики в Петербургской школе колонновожатых (это зверь-то и людоед – и вдруг преподаватель математики? Хм…).

В этот период М.Н. Муравьев сблизился с декабристами. Впрочем, очень быстро понял, что из себя представляет эта шайка: и то, какие мечтательные олухи составляют ее низы, и то, какие честолюбивые негодяи стоят на ее верху. Не сумев образумить смутьянов, вскоре наш герой покидает их ряды.

Тем не менее, после восстания на Сенатской площади Михаил Николаевич был арестован и несколько месяцев провел в Петропавловской крепости. Поскольку Следственная комиссия по делу декабристов руководствовалась принципом «Стараться более всего отыскивать не преступников, а невинных», М.Н. Муравьев был освобожден, возвратился на службу и вскоре стал вице-губернатором в Витебске.

А в 1828 году он назначен Могилевским губернатором.

* * *

На губернаторском поприще Михаил Николаевич отметился многими свершениями. Мы же пока отметим следующее: при непосредственном участии М.Н. Муравьева в 1839 году Иосифом Семашко была отменена Брестская уния. Благодаря чему значительная часть белорусов смогла перейти из навязываемого поляками униатства в исконно исповедовавшееся предками православие.

Поляки этого Муравьеву никогда не простят. Однако дела его были хорошо видны и в Петербурге – и по достоинству там оценены. С 1839 наш герой начал стремительное восхождение по карьерной лестнице в центральных органах власти. Директор Департамента податей и разных сборов, управляющий Межевого корпуса, председатель Департамента уделов, член Государственного совета, а с 1857 года министр государственных имуществ.

Согласно принятому в «либерально-исторической» науке образу, Михаил Николаевич – «огромный, тяжело дышащий, с лицом бульдога и тигровыми глазами» - признанный лидер партии ретроградов, извечный недруг реформ Александра II и ярый противник освобождения крестьян. Этот барский, крепостнический образ настолько укоренился в сознании, что не нуждается ни в сомнениях, ни в доказательствах.

А между тем: все это ложь! Доподлинно известны слова самого Муравьева, сказанные им на заседании Главного Комитета по крестьянскому вопросу: «Господа, через десять лет мы будем краснеть при мысли, что имели крепостных людей!». Нет, он не противился, а лишь только сомневался в деталях отмены крепостного права (и сомневался совершенно обосновано, как покажет время).

Растущие разногласия с Александром II в итоге вынудили Муравьева подать в отставку. Либералы праздновали победу. Вдогонку поверженному великану посыпались гнусные обвинения и оскорбления. Был вброшен слух о казнокрадстве как причине отставки. Любопытно, что эту «утку» запустил не кто иной, как поляк И. Огрызко, создатель петербургского подполья сепаратистов. Запомним это имя, оно еще повстречается нам в… 1863 году!

И добавим еще небольшой штрих к личности Михаила Николаевича: для него, как непримиримого борца с чиновничьим мздоимством, были особенно болезненно любые обвинения в коррупции. В свое время он составил «Записку об уничтожении в присутственных местах взяточничества», в которой проанализировал причины данного явления и определил некоторые меры по его искоренению.

Но не время было терзаться душой от несправедливости и людской подлости! В январе 1863 года, вспыхнуло польское восстание. И царь вновь вспомнил о преданном, бесстрашном и искуссном вояке.

* * *

Время для восстания бунтовщики выбрали самое подходящее. Империя ослаблена и деморализована после Крымской войны. В европейских столицах совсем не прочь добить Россию (желательно чужими руками). А в самом Петербурге подняли головы силы, прежде и не смевшие даже пискнуть. Общей модой стало поносить и презирать все русское. Интеллигенция, только что рукоплескавшая поражению в Крымской войне, погрузилась в радости «национальной самокритики» и самоуничижения

Во многих петербургских и московских салонах и ресторанах «просвещённая» публика открыто поднимала тост за успехи «польских товарищей». А чего стоит один только Герцен! (который в отличие от Муравьева-Виленского нашей историей воспет и возвеличен). Этот самый Герцен открыто поддерживал восстание, разрабатывал планы польско-русского революционного союза. А на страницах «Колокола» Герцен призывал русских офицеров: «…идти под суд в арестантские роты, быть расстрелянным… быть поднятым на штыки,… но не подымать оружия против поляков,… отыскивающих совершенно справедливо свою независимость».

Тем временем по всей Польше и Западному Краю (Литве и Западной Белоруссии) действовали польские банды, убивавшие русских солдат, вешавшие православных и верных России крестьян, терроризировавшие всех, кто не хотел примыкать к мятежу. Невинных людей резали, забивали кольями, пиками, косами, убивали в городских подворотнях. Очень часто бандами «освободителей» предводительствовали католические ксендзы, стоявшие во главе антирусского движения и освящавшие его именем Папы.

О размахе  восстания свидетельствую цифры русских потерь:в боях с мятежниками отдали свои жизни 1174 российских солдат и офицеров. Сколько умерло мирного населения: подсчитать невозможно, но речь идет о десятках тысяч людей.

И вот такой обстановке в патриотических кругах Петербурга все чаще стала называться фамилия Муравьева в качестве кандидата в виленские наместники. Решающее слово сказал мудрый канцлер А.М. Горчаков, рекомендовавший Александру II отважиться на подобное кадровое назначение. Государь лично пригласил Муравьева к себе 28 апреля 1863 года и через два дня назначил его виленским, гродненским и минским генерал-губернатором, командующим войсками Виленского военного округа с полномочиями командира отдельного корпуса в военное время, а также главным начальником Витебской и Могилевской губерний

Michaił Murawjow Wieszatiel na Litwie

Прибыв на место, Муравьев-Виленский сходу принялся наводить порядок. По сути, его «немыслимая жестокость» никогда не выходила за рамки законов и уставов, прежде не исполнявшихся за отсутствием дисциплины. Муравьев не чинил никаких зверств, он просто заставил работать и исполняться существующие законы, предусматривавшие наказание за грабежи, бунт и подстрекательство. Но либералам, однако, достаточно было и того, что Михаил Николаевич лично подписывал приказы о казнях.

Немного проясним ситуацию. Публичность совершения казни должна была подчеркнуть решимость власти пресечь крамолу в крае. До этого местные поляки не верили, что власти проявят достаточно воли в подавлении мятежа. Так, один из главных предводителей мятежников Сераковский (которого пытаются изображать мужественным героем), узнав, что его ожидает военно-полевой суд, прикинулся сумасшедшим, жаловался на галлюцинации и жар, бесконечно требовал врачей, обследования. А когда стало очевидно, что наказания ему не избежать, намекал на свои связи в высших европейских кругах, грозил гневом Запада… Последнее, что он сделал: закатил на эшафоте истерику.

Однако интеллигенция не хочет замечать оборотной стороны польских «лыцарей». Она все-равно всецело на стороне восстания, ибо не быть же ей на стороне царской деспотии и ее кровавых сатрапов. Вот, например, наш небезызвестный современник Э.С. Радзинский, описывая "зверскую зачистку Польши", негодует: «Было казнено, сослано на каторгу, повешено больше двадцати тысяч поляков». Жуть! Это же самый настоящий геноцид!

Правда же в следующем. Достоверно известно, заверено и подтверждено документально, что всего в Северо-Западном крае было казнено 128 человек (еще раз, ежели кто не понял: сто двадцать восемь целых, нуль нуль десятых), еще 12 483 отправлено на каторгу, поселение в Сибирь, арестантские роты и ссылку. В июле 1863 года Муравьев сам обратился к мятежникам с призывом сложить оружие, обещая помилование невиновным в убийстве. Польские шляхтичи, не привыкшие к бытовым неудобствам и скитаниям по лесу, массово начали сдаваться.

Теперь, касательно вопроса о смертных казнях: нужно сказать, что все они совершались лишь по приговорам военно-полевых судов, после тщательного разбирательства. Так, следствие по делу Калиновского длилось больше месяца после его ареста.

Приговорен был к расстрелу и наш старый знакомый И. Огрызко, один из лидеров польского подполья… Но М.Н. Муравьев заменил смерть 20 годами каторги, поскольку Огрызку – этот истый шляхтич и польский патриот - «раскрыл всю свою душу и выдал всех своих товарищей». Сей заносчивый пан «упал к ногам следователя, рыдал как ребенок, целовал руки, локти, плечи, прося даровать ему жизнь»…. И Михаил Николаевич простил своего давнего недруга. Простил! Вот вам пример настоящего благородства, неведомого самозванным «аристократам духа».

Расправившись с волнениями, Муравьев-Виленский остался на западных рубежах Отечества: на сей раз в должности генерал-губернатора.

* * *

И это был поистине народный генерал-губернатор. Главную опору власти Михаил Николаевич видел в крестьянстве, поскольку в отрядах мятежников крестьяне составляли в среднем только 18 %, а шляхта — 70. Было отменено временнообязанное состояние крестьян, то есть выполнение ими феодальных повинностей до выплаты выкупных платежей. Батраки и безземельные крестьяне начали наделяться землёй, конфискованной у участвовавших в мятеже помещиков. На это из казны была выделена огромная по тем временам сумма в 5 миллионов рублей. В феврале 1864 года вышел указ «Об экономической независимости крестьян и юридическом равноправии их с помещиками». На белорусских землях при Муравьеве и его преемниках имело место беспрецедентное на тот момент в Российской империи явление: крестьяне не только были уравнены в правах с помещиками, но и получили определённый приоритет. Все польские помещики были обложены 10-процентным сбором в пользу казны от всех получаемых ими доходов. Наделы белорусских крестьян увеличивались почти на четверть, а их подати стали на 64,5 % ниже по сравнению с остальными российскими крестьянами

М.Н. Муравьев приказал большинству из чиновников-поляков подать прошения об отставке, поскольку многие из них тайно сочувствовали, а зачастую и помогали повстанцам. По всей Империи был брошен клич, призывавший смелых и честных людей приезжать в Беларусь, старинную русскую землю, для работы в присутственных местах. Это позволило избавить здешние государственные учреждения от польского влияния. Но привлечение к работе чиновников из Центральной России было мерой временной. Генерал-губернатор открыл широкий доступ к должностям в различных сферах местному православному населению. Так началась белорусизация местной администрации в Северо-Западном крае.

Административно-хозяйственными способностями Муравьева восхищались даже западные журналиста, никогда особого пиетета к России не испытывавшие. «Национал Цайтунг» в августе 1863 пишет: «Русский герой, чернимый поляками и их друзьями в Европе, вышел совершенно чистым. Корреспондент нашел город Вильну полным жизни и торгового движения. По улицам беспрерывно двигались экипажи и телеги; рынок запружен был поселянами, явившимися для продажи кур, яиц и огородных овощей; разносчики занимались обычным своим промыслом; жители казались спокойными и довольными. Только значительное число войск, изредка казнь наемных убийц давали знать, что обычное спокойствие было нарушено». Корреспондент английского журнала «Дэйли Ньюз» редставлял начальника края человеком великого ума, честным и справедливым; а все меры, принятые им, находил в высшей степени разумными.

Однако, долго генерал-губернаторствовать Михаилу Николаевичу не пришлось. В апреле 1866 в Петербурге совершается покушение на Александра II. И ошеломленный царь, разом разочаровавшийся в своей либеральной политике, срочно вызывает в столицу Муравьева Виленского – наводить порядок!

* * *

Либеральная публика, уже казалось бы навсегда проводившая Муравьева в политическое небытие, была потрясена. Все столичные либералы и революционеры затрепетали, зная железную хватку этого человека. «Петербург погибал... Какие страшные люди восстали из могил... Все припоминалось, вымещалось и отмщалось», – писал Салтыков-Щедрин. На деле это означает, что одумавшаяся власть начала наводить порядок в расшатавшейся стране. Как говорится, «чует собака, чье мясо съела». Видные общественные «деятели» вдруг почувствовали, что компетентные органы скоро спросят с них за всю обиду, ложь и клевету, за все помои, вываленные на Россию.

Очень характерная история, весьма выпукло отражающая нутро русского либерала, приключилась например с Некрасовым. Ее так сочно описывает тот же Радзинский, что позволю себе полностью процитировать этот эпизод:

«Испугался Некрасов. Наш великий поэт испугался и за свой журнал «Современник». Некрасов бросился за помощью к другу царя, своему партнеру по карточной игре, графу А. Адлербергу. Но тот беспомощен. Всем заправляет неистовый, беспощадный Муравьев.

И Некрасов решился.

Английский клуб угодливо избрал Муравьева в почетные члены. Был устроен торжественный прием. На прием явился Некрасов.

После торжественного и обильного обеда Муравьев, многопудовая глыба, сопел в кресле — отдыхал. И тогда властитель дум передовой молодежи поэт-гражданин Некрасов просит позволения прочесть стихи в честь того, кого еще вчера все достойные люди именовали «Вешателем». Но Муравьев не удостоил поэта даже ответом, молча продолжал курить свою трубку. Словно и не заметил Некрасова. И тогда «поэт-гражданин», так и не дождавшись милостивого согласия, начал читать свой панегирик Вешателю... Но и этого Некрасову показалось мало. Окончив читать, спросил угодливо: «Ваше сиятельство, дозволите ли напечатать эти стихи?». А Муравьев, ему сухо: «Это — ваша собственность, и вы можете располагать ею, как хотите...» И показал поэту спину — отвернулся. И тогда один из окружающих сказал очень громко: «Думает подкупить правосудие, прочитавши стишки! Да нет — шалишь, не увернешься!»

И поэт ушел оплеванный!

Не помогло великое унижение перед Муравьевым. «Современник» закрыли. Но молодежь и общество долго не могли простить несчастному Некрасову. Студенты снимали со стен некрасовские портреты, выбрасывали их, или, написав на них «подлец», отправляли ему по почте…».

Однако на Радзинском нашу историю заканчивать все же не хочется. Хотя и придется напоследок еще раз проиллюстрировать всю степень народной обмантутости в отношении графа Муравьева-Виленского.

Был случай, как-то раз князя Суворова (внука великого генералиссимуса) попросили подписать адрес Муравьеву по случаю его юбилея, на что Суворов-внук ответил: «Я людоедов не чествую». Фраза моментально разлетелось по модным салоном, была услышана многими, в том числе  иФедором Ивановичем Тютчевым.

Великий поэт не замедлил с реакцией:

Гуманный внук воинственного деда,

Простите нам, наш симпатичный князь,

Что русского честим мы людоеда,

Мы, русские, Европы не спросясь!..

Как извинить пред вами эту смелость?

Как оправдать сочувствие к тому,

Кто отстоял и спас России целость,

Всем жертвуя призванью своему

Кто всю ответственность,

весь труд и бремя

Взял на себя в отчаянной борьбе —

И бедное, замученное племя,

Воздвигнув к жизни, вынес на себе?..

Кто, избранный для всех

крамол мишенью,

Стал и стоит, спокоен, невредим —

Назло врагам — их лжи и озлобленью,

Назло — увы — и пошлостям родным.

Так будь и нам позорною уликой

Письмо к нему от нас, его друзей!

Но нам сдается, князь, ваш дед великий

Его скрепил бы подписью своей.

К сожалению, Михаил Николаевич умер слишком рано – в том же 1866-м - чтобы успеть спасти России от грядущих злосчастий. Перу Ф.И. Тютчева принадлежат лучшие строки, которыми только можно описать графа Михаила Николаевича Муравьева-Виленского:

На гробовой его покров

Мы, вместо всех венков, кладём слова простые:

Не много было б у него врагов,

Когда бы не твои, Россия.