Красный Голливуд: Богатые и справедливые часть 1

[marss2]

В прокат вышел фильм «Трамбо» об американском сценаристе-коммунисте, фигуранте «голливудской десятки», получившем два «Оскара», несмотря на опалу.
Разобраться в вопросе поможет глава из готовящейся к выходу книги Михаила Трофименкова о «Красном Голливуде»

.

«Голливудская десятка» перед зданием Службы федеральных маршалов США, ноябрь 1947

Голливудское отделение компартии эмансипировалось от калифорнийского «обкома» только в мае 1935 года. В «красной» хронологии Голливуда, вообще-то, царит разнобой, но эта дата кажется самой достоверной: может быть, это произошло чуть позже, но никак не раньше. Отныне «красные» кинематографисты подчинялись напрямую партийному ЦК, дислоцированному в Нью-Йорке. ЦК прислал в Голливуд парторганизатора — 39-летнего Виктора Джереми Джерома. Партийного интеллектуала, будущего председателя Комиссии ЦК по культуре, редактора теоретического журнала The Communist. Романиста и публициста («Социал-демократия и война», 1940; «Интеллектуалы и война», 1940; «Как быть с поверженной Германией», 1945; «Культура в изменяющемся мире», 1948).

Некоторые его эссе («Негр в голливудских фильмах», 1950), казавшиеся в свое время сугубо догматическими, теперь признаны предвестниками радикальной критики 1960-х: какое-никакое, но восстановление исторической справедливости. Массовое движение «новых левых» за гражданские права лишь возродило лозунги расового и гендерного равноправия, которые прежде никто, кроме коммунистов, не выдвигал. Но к 1960-м компартия была уже разгромлена, никто не рискнул напомнить о ее первородстве, и никто из правозащитников не помянул добрым словом «сталинистов», сформулировавших программу действий на десятилетия вперед. Другое дело, что 1960-е позаимствовали, конечно, лишь часть коммунистической программы, изрядно купировав классовую составляющую.

Круглолицый и преждевременно облысевший коротышка, уроженец Польши, Джером в юности подумывал стать раввином, и таки стал партийным «ребе». Мемуары коммунистов пестрят примерами его догматизма и начетничества.
С ним пикировался ветеран голливудской компартии, сценарист Джон Брайт:

— Товарищ Джером, как быть, если решение партии не совпадает с моим мнением?

— Товарищ Брайт, когда партия принимает решение, оно становится вашим собственным мнением.

Лучший анекдот о Джероме и партийных идеологах вообще рассказал писатель Говард Фаст. После войны он был репрессирован: друзья решили сделать ему к моменту его освобождения сюрприз. Поставить в партийном театрике пьесу «Молот» — драму еврейской семьи, написанную Фастом перед арестом: по его собственному признанию, прямолинейную и морализаторскую. Фаста освободили досрочно, и он успел на прогон спектакля.

Старший сын, его играл… Джеймс Эрл Джонс — верзила-негр ростом в 6 футов 2 дюйма, весом 200 фунтов и басовитым голосом, от которого сотрясались стены театрика.

— О Господи, — простонал я.

Фаст утешал себя мыслью, что Джонс просто заменил заболевшего актера, но секретарь Комиссии по культуре Лайонел Берман был шокирован этим предположением.

— Нет. Джимми репетировал эту роль с самого начала. А твое замечание имеет явно шовинистический оттенок.

Начинается, подумал я, всячески стараясь сдержаться и напоминая себе, что этот коротышка-комиссар говорит от имени партии, объединяющей самых близких моих друзей.

— Никакой я не шовинист, Лайонел. Просто по пьесе в Майке веса не больше ста десяти фунтов, он белый, он еврей, и объясни мне, ради бога, каким таким генетическим чудом он мог произвести на свет Джимми Джонса. […] – Партия с тобой не согласна, — заявил Берман […]

Он поставил меня в известность, что ситуация стала предметом серьезного обсуждения с В. Дж. Джеромом, совершенным тупицей, который, однако же, возглавлял отделение культурной секции в районах к востоку от Миссисипи.

Рискуя быть обвиненным в шовинизме, что грозило исключением из партии, Фаст смирился.

На премьерный спектакль зал был закуплен Союзом еврейских рабочих, точнее — Союзом портных. В те годы до восьмидесяти процентов портных в Нью-Йорке составляли евреи, это были люди за пятьдесят и шестьдесят, и относились они ко мне, как и их жены, с явной симпатией. Простые трудяги, они любили театр и смолоду беззаветно поддерживали еврейские труппы. Теперь им не терпелось посмотреть, что же там нового написал Говард Фаст, только что вышедший из тюрьмы. Заранее настроенные благожелательно, они остро переживали происходящее на сцене: где надо — плакали, где надо — смеялись. И так шло до тех пор, пока на сцене всей своей громадой не вырос Джеймс Эрл Джонс. Остро, как и большинство черных исполнителей, ощущая настроение публики, он безуспешно пытался смягчить свой густой бас. […] по залу пополз шепоток: «Кто это? Откуда он здесь взялся?» Если бы эти несчастные комиссары от культуры дали себе труд как следует все обдумать, они сообразили бы, что, ставя Джеймса Джонса в такое ужасное положение, именно они-то и выглядят шовинистами.

Вскоре после конфуза с «Молотом» Джером сам надолго попадет в тюрьму, отказавшись сотрудничать с «Комисией по расследованию антиамериканской деятельности» (КААД). Но не только поэтому его нельзя считать исключительно гротескной фигурой: возможно даже, трагической.

В 1927 году он женился на одной из основательниц компартии Розе Стоукс, легендарной «Розе из гетто», на 18 лет его старше. Через два года полиция разогнала демонстрацию протеста против американской оккупации Гаити: Розу били дубинками по голове. С тех пор она уже не жила, а умирала, пока в июне 1933 года не угасла во франкфуртской клинике. Перед смертью она попросила своего друга Орница привести в порядок ее мемуарные записки: свет они увидели лишь в 1992 году.

http://seance.ru/blog/red_hollywood/