post

[marss2]

Оригинал взят у chukcheev в post

Александр Шмелёв,
подводя итоги бушевавшего последние дни флэш-моба, посвящённого 90-м, которые с личных фотографий тех, кто пережил и дожил, предстают никаким не лихими, но милыми, лиричными и трогательными, уподобил возникшую в то время ельцинскую Россию Соединённым Штатам времён Войны за независимость, а её деятелей, соответственно, Отцам-основателям новой нации.
Из чего сам собой напрашивался бодрый вывод, что ветер истории сметёт весь тот мусор, что сегодня с охотой набрасывают на могилы Ельцина и прочих деятелей, а значит, 90-ми будут гордиться, а тех, кто пытается их шельмовать, тот же ветер истории унесёт безоглядно прочь.
Идейная борьба по поводу нашего недавнего прошлого продолжается, и потому совершенно логично, что Александр Шмелёв, для подкрепления своих ощущений и предчувствий, берёт в качестве вдохновляющего ориентира самый удачный пример состоявшейся буржуазной революции: США не только образцово осуществили транзит от архаики в современность, но и сумели при этом стать ведущей мировой державой.
Однако, к сожалению для Шмелёва, поддавшемуся радости от неложного успеха сетевого флэш-моба, его аналогия (Россия в 1990-е есть США в 1780, а потому «всё буде добре»), хромает по нескольким обстоятельствам.
Во-первых, в отличие от США, которые на начало своей революции были конгломератом тринадцати отдельных колоний, Россия к Августу 1991 насчитывала твёрдое тысячелетие своего государственного бытия – в разных, разумеется, изводах, но тем не менее.
Потому ситуации – до 19 августа – у нас не было единой державы, а потом она родилась на наших глазах, у нас не случилась: одна из форм существования России закончилась, началась другая, так уже неоднократно бывало в нашей истории – и в 1917, и в петровскую эпоху, и раньше.
Вследствие чего весь пафос «основательства» и связанного с этим «отцовства» недвусмысленно пропадает: Борис Ельцин оказывается не российским Джорджем Вашингтоном, но ещё одной итерацией, например, Владимира Ленина, уподобление, безусловно, почётное, но отнюдь не уникальное.
Во-вторых, Война за независимость для Соединённых Штатов закончилась не только признанием их нового статуса со стороны британской короны, но и солидными территориальными приобретениями.
По Парижскому миру 1783 года страна увеличилась, по меньшей мере, вдвое – за счёт британских уступок к западу от границ бывших тринадцати колоний. Это стало первым шагом к превращению США в обширную континентальную державы от океана до океана.
Россия в 1991 году переживала ровно обратный процесс: и хотя утраты территории не были столь значительны (всего пять миллионов квадратных километров), людские потери (порядка 140 миллионов сограждан) составляли половину населения.

В-третьих, Американская революция стала мощным стимулом для созидания новой нации из числа прежде мало осознававших свою общность колонистов: победа на Британией, пусть и не без серьёзной помощи военными и дипломатическими мерами со стороны Франции, оказывалась серьёзным эмоциональным зарядом.
Для России и здесь всё складывалось не так благополучно: избавление от СССР сопровождалось целым рядом поражений как в глобальном (Холодная война), так и в региональном (Афганистан) и локальном (Чечня) масштабах.
Можно, конечно, заметить, что «совки должны страдать» и «так им и надо», но массовое унижение – это скверный фундамент для любого режима, тем более для только пришедшего к власти и не имеющего, кроме обещаний и надежд, никакой приличной «кредитной истории».

Таким образом, сравнивая балансы рядового россиянина в 1990-х и рядового американца в 1780-х, становится понятным, что именно получил американец в результате своей буржуазной революции, которая, при всех её издержках, оказывалась безусловным благом – и тогда, и теперь.
С россиянином же всё оказывается сложнее: ценность приобретений существенно нивелируется стоимостью потерь.
Следствием этого становятся переживаемые все последние двадцать лет трудности с апологией ельцинской эпохи.

Образно говоря, линия защиты строится не на общепонятном и безусловном (вроде обретения независимости, как у того же гражданина США), но на перманентном противопоставлении.

«Ваши 90-е – это ваучерная приватизация, гражданская война, экономический упадок, массовый исход соотечественников, семибанкирщина, разгон Парламента…
Да, всё так, зато – свобода выезда за границу, культурный и информационный обмены, возрождение института частной собственности».

Очевидно, что реабилитация эпохи через «зато» – это заведомо слабая позиция, которая, стоит перейти от фрэш-мобов с ностальгическими фото к мало-мальски содержательной дискуссии, обрезает шансы поклонников 90-х на всякий общественно значимый, медийно влиятельный реванш.
Нужно придумывать иную мифологию – целиком успешную, без оправданий и оговорок – идеологию агрессивную и наступательную.