Дмитрий Конаныхин

[marss2]

ЯКТЫК АБРАМОВИЧ (из главы "Ракета-буги")

...Яктык, он же - Витька Трошин, которого часто считали Филипповым, да и справедливо считали, быстро освоился в Зареченске. И были у него друзья-"не разлей вода", и была у него первая любовь. Даже не одна. Первые любови всегда разные... И, как и положено мальчику, сердце его было разбито, причем, как это бывает, было разбито навсегда. Спрятав внутри обломки навечно разбитого сердца, Яктык переключился на более простые вопросы жизни, чем те, которые возникают при общении с этими такими странными девчонками.

Он с друзьями частенько наведывался на Заводскую улицу, где случались драки разной степени жестокости. Взрослые ничего не могли поделать с этим разделением учеников 2-й зареченской школы на "заводских" и "речных" - слишком у многих ребят не было отцов, матери выбивались из сил, а мальчишки - они всегда остаются мальчишками. Просто кто-то вырастает, а кто-то остается в детстве.

И так бывает...

Долгое время более многочисленные "заводские" держали в страхе "речных" - набеги возглавлял Сережка Штыров, "Серый", но Серегу все, что было очевидно, называли просто Штырем. Подбритые затылки, невероятные чубы, кепочки на затылках, руки в карманах, своеобразная походка вроде "цыганочки с выходом" - заводские держали фасон. И, конечно же, самый лихой чуб был у вожака. А как иначе? Жизнь такая штука... У Штыря и его младшего брата Шуры была довольно скверная жизнь - мать меняла "отчимов", отец пропал без вести - то ли на войне, то ли не на войне, Штырь не знал. Соседки шептались, что и отца-то у него настоящего не было, так, обычный залетный урка. Короче, мать целый день была на заводе, потом еще где-то подрабатывать пыталась, да еще судьбу как-то устроить, если хочется - обо всем соседок надо было бы поспрашивать, а ведь это дело скучное - в чужом горе ковыряться.

Кому как, скажете вы, и, конечно, будете правы.

В начале каждого сентября, где-то через неделю после начала занятий (надо же было присмотреться), Штырь и его клевреты отлавливали новеньких на переменах, и "проверяли" за школой. Никому не удавалось пройти эту проверку без подбитого глаза или выбитого зуба. Пионерия и комсомол совершенно естественным образом были побоку и авторитета не имели. Нет, конечно же, были собрания, выступления, митинги, правильные слова, клятвы у ростового портрета Генералиссимуса и звонкие стихи, знамена и вся правильная повседневность активных, хороших и послушных мальчиков и девочек, но вся школа знала, что настоящая жизнь была устроена несколько иначе, что были еще такие важнейшие дела, вроде кроя брюк, зачеса чуба, аккордов, патефонов, пышных или узких юбок, танцев и кое-где кастетов - если не верите, спросите у старшего брата.

То ли судьба так чихнула, то ли нарочно случилось все, но Яктык пришел в 6 "В", в котором очень даже прелестно проводил время переросток Штырь. Когда Витя вошел в класс, даже самые недогадливые дотумкали, что что-то обязательно случится. Витька стоял перед классом, безучастно слушал формальное представление, которое цветисто делала Ираида Альбертовна Цих, учительница никому толком не нужного английского языка, классная руководительница, добрейшая, между прочим, старушка. Девочки внимательно рассматривали "ленинградского". Что-то в нем определенно было. Не могло ведь не быть, да? То-то.

Штырь от природы был очень даже не дурак, просто любил под дурака косить - так легче было от назойливых училок отбиваться, чтобы не приставали, так вот, Штырь сразу просек этот плавно-неуловимый девичий интерес к худощавому и какому-то всему словно из изломанных линий состоявшему новичку. Это было недопустимо. В тот же день он несколько раз подсылал своих помощничков к Вите - случайно тому на ногу наступить, толкнуть, учебники стряхнуть с парты или сбить на лестнице, но реакция новичка была ему непонятна - "ленинградец" всякий раз каким-то непостижимым образом не попадался в ловушки. То ногу убирал, как кошка, то от плевка уклонялся, не попасть в него никак, то из-за угла выходил, тут же, словно танцуя, назад делал шаг и разогнавшийся Генка-Лысый пролетал мимо и сбивал завуча. И постоянно эта тихая улыбочка - что бы ни случилось - Витя находил глазами Штыря и смотрел прямо в глаза, мол "что, старичок, опять промашка, да?".
"Ну, все!" - решил Серега. И на следующий день "проверки" прекратились. А после уроков Витю на выходе встретили человек десять. "Заводские" были в полном составе. Делать нечего, пошли за школу.

Круг. Обступили. Взгляды исподлобья. Кривые улыбочки.

"
Ну, чё?
- Семнадцать.
- А чё - семнадцать?
- А чё - "чё"?
- Умный, да?
- Не дурак, а ты?
- Я?
- А тут еще кто-то есть?
- "Ах ты!
- Дай ему, Генка!
- Все на одного?
- Нет, сынок, мы по очереди.
- Га-га-га.
- Посмеялись, щенята?
- Щенята?! Ну, тебе хана, сосунок.
- Готов?
- Да. - "Геныч?
- Угу... На, сука! Ах ты ж гад! Держи его!"
- Генка, ты что?
- Гад! Серый! Дай ему! Серый, ну ты что?!
- "Держи его, суку! Ах ты ж сука!
- Ты у меня землю жрать!
- М-м-мать! Твою мать, да поймайте же его!
- Вас же до хера!" - Серый, у него свинчатка!
- Геныч, ты что, сука, телишься?! Мне, что, за вас за всех говно поднимать? Бля! Что ноешь? К мамке сходи, гнида! А ну, стоять, стоять, я сам!"

Это только в фильмах про войну и милицию наганы стреляют бесконечно, а избитые герои поднимаются, словно сбрызнутые живой водой. Через секунд семь на заднем дворе валялся клубок из мальчишек разной комплекции; трое, подвывая от жалости к себе, держались за рассеченные скулы и лбы, несчастный Генка Лысый, сидел возле стенки и прикрывал разбитый рот, надеясь, что зубы на месте. Яктык уже был почти без сознания, только свинчатку под себя поджал - его топтали пятеро, хотя довольно неумело - одно дело дать в глаз какому-нибудь тихоне, или побить дурака из соседнего класса, но совсем другое дело вот так, внезапно-безжалостно, по-взрослому добивать человека. Не научились они еще. Но, как жизнь показывает, быстро такая наука приходит.

- О как! Штырёк, ты что это, под дурачка косишь? - слишком знакомый Сергею голос плеснул на кучу мала словно холодной водой. Штырь распаленно зыркнул назад. К месту драки подошли Жека Кривой и два "Лиса" - Петя и Сёма Лисицыны с Красноармейской - все трое имели довольно темную репутацию, водились с блататой, отличались даже внешне - носили странной ширины клеш, не кепочки, а хитрые фуражечки с маленькими козыречками, черные рубашки. "Красные" пару лет, как "закончили" школу, но иногда, со скуки, отлавливали старших "заводских" и проводили воспитательные работы. Даже в огне добивания Штырь прекрасно помнил, что Жека и Лисы неплохо боксировали, поэтому он первый отпрыгнул.

- Атас! Валим! - выкрикнул он и первый рванул к воротам школы.

Клубок еще пару секунд приходил в себя, потом распался, и "заводская" мелкота, кто быстро, кто прихрамывая, кто просто шагом, осторожно оглядываясь, поспешила за своим вожаком. Пока они расходились, новоявленная троица спокойно наблюдала, как от земли отклеился Яктык. Земля притягивала его магнитом. Он попытался встать, но его мутило и почки болели до слез. Он шатнулся и из стремительно отекавших, разбитых пальцев выкатилась свинчатка и глухо стукнула об землю. Витя опять шлепнулся на землю. Потом медленно, с четверенек, встал. Полувывернутая левая рука висела вдоль тела, а правую он сжал в кулак, держа его у лица. Он почти ничего не видел, не соображал и уже совершенно машинально встал в стойку.

- Опаньки! - весело сказал Петя Лисенок. - Это что это у нас тут такое?
Он нагнулся и поднял свинчатку. - О как. Дело. - оценил он. - Жека, глянь-ка.

Жека повертел в руках кусок свинца с четко пропечатанными углублениями под пальцы. Жека передал свинчатку заинтересовавшемуся Сеньке.

- Ты откуда такой интересный? - поинтересовался Жека. - Или ты не тутошний? Городской?

Яктык тупо кивнул. Боль наваливалась на него волной - от пяток до макушки и плескалась по всему телу. Красно-черные пятна отлили от глаз и правым он смог рассмотреть пляшущие сапоги взрослых. По голосу он понимал, что добивать, вроде, не будут. Ему, честно говоря, было уже все равно. Все равно, скоро отключится, тело болело адски. И выворачивало раскаленным ломом почки.

- Да, парниша, это жизнь. - продолжил Жека светскую беседу. - В городе где живешь?

Яктык понял, что "город" - это Ленинград.

- Ва Йихойской.

- Х-ха. Лиговский, значит. Ну, тогда понятно, откуда инструмент. - Лисы развеселились. - Ладно, парень, ты это, если что, не дергайся. Пиво пьешь или малой еще? Мамка небось не разрешает?

- Йе фйу. - Яктык мешком сел на землю.

- Да и не сможешь. - Жека сел на корточки перед ним. - Ну-ка, подними голову... Красавец. Такими губами девок целовать только. Ну, что зыришь? Ладно, не бойсь. Тебя больше не тронут. Им не захочется. Да, Лис?
Петя-Лис вежливо заулыбался, блеснув золотыми фиксами.
- Ну, лиговский, вот и познакомился ты с краснознаменной, очень средней школой номер два славного города Зареченска. Здесь где живешь-то?

- Ва Фефвой.

- На Речной? Хе-хе.

-?

- Ничего, парень, потом поймешь. Когда обживешься.

И троица ушла, пошаркивая широченными клешами. Яктык посмотрел им вслед и осторожно приложил прохладную свинчатку к здоровенной шишке справа над ухом...

Вот так...

Дней десять Витя отлеживался дома. Александра причитала, обещалась разнести трегребаноклятую школу, накручивала Толю, но тот благоразумно решил не портить племяшу репутацию. Он на всякий случай переговорил кое с кем из своей бригады, те еще поговорили с серьезными ребятами, а те еще дальше. Такими странными и довольно неожиданными дипломатическими усилиями Речная улица стала запретной для "заводских". Когда разноцветнорадужный Яктык пришел на занятия, то при его виде Ираида Альбертовна чуть не познакомилась со всем известным Кондратием, но быстро пришла в себя. Яктык все объяснил неудачным падением в погреб. Англичанка поверила и отпустила его в класс. Хотя она прекрасно знала, что на Речной улице погреб выкопать невозможно - тонкий слой огородной земли, скалы и река рядом. Но она, как вы уже знаете, была умная старушка.
Прекрасная (и большая численно) половина 7 "В" каким-то особым образом узнала обстоятельства "прописки" и Яктык, к своему изумлению и к крайней досаде Штыря, стал довольно легендарной фигурой в девичьей среде. Он начал обнаруживать дразнильные записки в своем портфеле и нарисованные цветочки на страницах учебников. Он вначале не мог улыбаться - корка раны на губе больно лопалась, но потом его улыбочка все чаще стала появляться на губах.

Ох уж эти девочки в неполные тринадцать лет...