Буря над Индией, ч. 4 (1)
Dec. 18th, 2011 11:13 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
marss2Оригинал взят у ![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
fenrus_02 в Буря над Индией, ч. 4 (1)
4. «Никогда не сдавайтесь»
…Remember Cawnpore and never surrender.
God bless you all.
…Помните Канпур и никогда не сдавайтесь.
Да благословит вас Бог.
(предсмертные слова сэра Генри Лоуренса, 4 июля 1857 г.)
Оскар Уайлд как-то сказал про Британскую империю, что она была создана в состоянии беспамятства (“in a feat of the absence of mind”). Конечно, это риторическое преувеличение, но доля истины в его словах, несомненно, тоже есть. В период наиболее активной своей экспансии границы Империи в значительной степени продвигались вперед не по какому-то единому «большому плану», а по инициативе отдельных энергичных личностей на местах. Начиная с ранних дней становления Ост-Индской компании, наметилась склонность английского правительства отчаянно сопротивляться присоединению каждой новой колонии до тех пор, пока оно (правительство) не будет совсем уж вынуждено к этому обстоятельствами, попросту поставлено перед свершившимся фактом. Тем не менее, колонии приобретались и границы расширялись. Если политика не формулировалась в Лондоне, значит, ее необходимо было формулировать в Калькутте. Это диктовалось насущной и реальной необходимостью обеспечения жизнедеятельности уже существующих колоний, на фоне постоянно возникающих угроз, местами – реальных, местами – гипотетических, иногда – откровенно мнимых, но тем не менее оказывающих вполне реальное воздействие на сознание конкретных колониальных администраторов.
Один раз ступив на этот путь, свернуть с него было уже невозможно. Для обеспечения безопасности Бенгалии необходимо было поддерживать благоприятный для англичан политический режим в прилегающих регионах Индостана, что требовало вмешательства в дела местных правителей, каковое, в свою очередь, привело к втягиванию Компании в целую серию войн и в итоге, к вынужденному – скрепя сердце! – установлению прямого контроля над всей Северной Индией. Но это немедленно повлекло за собой появление на геополитической арене новых факторов – теперь необходимо было как-то урегулировать отношения с Пенджабом. Англичане попытались поддерживать Пенджаб как сильное буферное государство, но внутренний политический хаос, наступивший в этой стране после смерти ее первого (и последнего, как оказалось) выдающегося правителя, сикхского махараджи Ранджит Сингха, привел к необходимости установления над Пенджабом английского протектората, а в итоге – и к его аннексии – каковой момент метрополия, в лучших традициях, пыталась всеми силами оттянуть до последнего. Но тут же на горизонте появилась новая угроза безопасности Британской Индии – Афганистан, за спиной которого уже угрожающе маячил призрак, не дававший спокойно спать британским колониальным стратегам на протяжении всего XIX века – призрак Российской империи. И по этому поводу опять что-то надо было делать… Потом это назовут forward policy – «политика продвижения вперед». Но это было нечто большее, чем просто идея или доктрина – это была всеобъемлющая политическая реальность, в которой жило и которой буквально дышало не одно поколение людей.
Эта мощнейшая питательная среда, пьянящую и пряную атмосферу которой можно почувствовать, например, в стихах и прозе Киплинга, породила особую породу людей - Тех, Кто Двигал Вперед Границы. Эти фигуры невероятно колоритны и зачастую экстравагантны, они возвышаются над окружающей их толпой простых смертных – как и положено настоящим викторианским Героям-Титанам, почитание которых Империя так культивировала. Разглядеть за монументальным ампирным фасадом героической биографии живого человека не всегда просто. Но сами по себе эти люди были часто настолько интересны и противоречивы, что попытка стоит затрачиваемых на нее усилий.
Сэр Генри Монтгомери Лоуренс был из числа именно таких личностей. Он родился в 1806 г. на Цейлоне, в семье офицера Ост-Индской компании - выходца из Северной Ирландии, из числа ольстерских протестантов. Сейчас, когда мы думаем об Ольстере, после всех катаклизмов и перипетий XX столетия, он ассоциируется у нас почти исключительно с католичеством – и с антибританскими настроениями ирландских националистов. Ирландия для нас – страна джиги, Кухулина и торжества зеленого цвета. Протестантское меньшинство воспринимается нами как какой-то малосущественный исторический курьез, который существует где-то на заднем плане и который как-то можно не принимать в расчет. Между тем, исторически это одно из самых мощных, активных и энергичных национальных меньшинств на территории Британских островов, которое дало Империи непропорционально много – если смотреть относительно численности населения – выдающихся личностей. Вообще, существует определенная легко прослеживаемая историческая закономерность – великие империи почти всегда строятся при значительном, часто даже определяющем участии людей, не принадлежащих к «титульной» нации. Неудивительно, что очень многие из героев колониальной эпохи – людей, определявших судьбу Британской Индии – были либо шотландцами, либо ирландскими протестантами (многие из которых также являются потомками шотландских переселенцев).
Генри Лоуренс был четвертым сыном из пяти. Жизнь всех пятерых братьев Лоуренсов была неразрывно связана с Индией. Трое из них остались лежать в индийской земле. Старший брат Генри, Джордж, много лет спустя, закончит свою карьеру генерал-губернатором Раджпутаны. Его младший брат, Джон, когда-то станет Вице-королем Индии. Но из всех знаменитых братьев, никто не пользовался таким глубоким уважением и почти поклонением у современников, как Генри, карьере которого было суждено прерваться значительно раньше.
Генри Лоуренс впервые прибыл в Индию в 1823 г., сразу же после окончания колледжа Ост-Индской компании в Эддискомби, в качестве младшего лейтенанта Бенгальской артиллерии. Он принял участие в Бирманской войне, отличился при Читтагонге, но в итоге пал жертвой главного бича английской армии в нездоровых болотистых джунглях Бирмы – малярии. В отличие от многих своих товарищей, Генри выжил, но следующие два с половиной года ему пришлось провести дома, в Ольстере, восстанавливая подорванное здоровье. Лишь в 1830 г. он вернулся в Индию. Еще два года спустя он сдал квалификационные экзамены по персидскому языку, урду и хинди, причем сдал с таким отличием, что сразу же обратил на себя внимание. Его рекомендовали на гражданскую службу Компании – как мы помним, многие офицеры Бенгальской армии, формально оставаясь приписанными к своим частям, одновременно делали карьеру на административных или финансовых должностях. Сначала Генри попал на фискальную службу, но затем, заметив его наклонности, начальство перевело его на работу в организацию, с которой его имя отныне будет ассоциироваться всегда и неизменно – Политический департамент Ост-Индской компании.
Если у Британского Раджа было сердце, то оно находилось здесь. Политический департамент, по сути дела, выполнял функции разведки – но далеко не только разведки. Политический агент сочетал в себе элементы администратора, дипломата, шпиона, советника при местном правителе и комиссара при английском командовании на местах, он был проводником воли Компании и ключевым звеном в цепочке сбора и анализа информации. Политические агенты находились в каждой провинции Британской Индии – а часто и при дворах независимых князей; они сопровождали каждую армию, выступавшую в поход; они были, по сути дела, нервами той сложной и гибкой системы, которая управляла колониями. Политический агент часто выполнял грязную и секретную работу – но при этом он, как правило, жил открыто и без малейшей тени конспирации, зачастую – прямо посреди враждебно настроенного туземного населения. Иногда он мог быть единственным белым на целую провинцию. В этих условиях ему приходилось быть тонким дипломатом, мастером интриги, глубоким знатоком местного языка, культуры и обычаев – и абсолютно бесстрашным человеком. Другие на этой работе просто не выживали. При всем при этом Политический департамент был организацией на удивление неформальной – и сравнительно небольшой. Он держался на личностях – на плечах плеяды талантливых и энергичных людей, чей персональный вклад в построение монументального здания Британской империи трудно переоценить. Здесь Генри Лоуренс был как дома, ибо всеми перечисленными качествами он обладал в избытке.
Лоуренс, как никто другой, умел работать с людьми. Этот спокойный, выдержанный, скромный, очень «неброский» человек с худым аскетическим лицом и небольшой бородкой, тем не менее, умел создавать вокруг себя какую-то совершенно особенную магнетическую ауру. Он с одинаковой легкостью завоевывал симпатии и уважение как своих коллег-европейцев, так и туземцев самых разных убеждений и взглядов, даже враждебных к англичанам в целом. Он прекрасно разбирался во всех хитросплетениях индийской политики, религии и культуры, умел говорить с индийцами на их языке не только в буквальном, но и в самом широком смысле этого слова. Будучи глубоко религиозным человеком (как и большинство «героев-колонизаторов» такого масштаба), он, тем не менее, никогда не пытался обращать кого-либо в свою веру и никогда не совершал каких бы то ни было поступков, которые дали бы местным индуистам или мусульманам повод заподозрить его в неуважении или невнимании к их ценностям. Он олицетворял собой английскую школу «колониальной дипломатии» в ее лучшем виде – сочетание твердости и справедливости, основанное на глубоком понимании местных реалий. Ясность своего восприятия происходящего вокруг он продемонстрировал еще в начале 1840-х годов, когда анонимно опубликовал в газете «Калькутта Ревью» серию статей, где анализировал ситуацию в Бенгальской армии, открыто и жестко изобличая пороки системы, и предупреждал о неизбежности взрыва, рано или поздно, если не будут приняты надлежащие меры. Статьи оказались пророческими…
По-настоящему Лоуренс вышел на политическую сцену в 1846 году, после первой Англо-сикхской войны, когда он был назначен резидентом в Лахоре – столице только что разгромленного Пенджаба, где англичане теперь старались сохранить выгодный им режим малолетнего махараджи Далип Сингха. Лоуренса, по сути, забросили почти в одиночку в униженную, едва замиренную страну, где многие смотрели на англичан с ненавистью, с тем, чтобы он там совершенно открыто проводил политику Компании, полагаясь почти исключительно на собственные силы и собственное суждение.
История Пенджаба – повод для отдельного и долгого разговора, поэтому здесь мы ограничимся лишь общими словами. Англичане пришли туда, пытаясь сохранить существовавший режим – бывший изначально союзным по отношению к ним – но в ситуации полного развала и хаоса, царившего в державе сикхских махараджей, это сделать оказалось попросту невозможно. В конце концов, реваншистский военный мятеж привел ко второй Англо-сикхской войне и окончательной аннексии Пенджаба. Роль Лоуренса в этих событиях было трудно переоценить. С самого начала своего пребывания в Лахоре, он проводил политику последовательного привлечения на сторону англичан местной феодальной элиты, понимая, что в Индии именно от ее расположения практически всегда зависит прочность того или иного режима и настроение населения – урок, который неплохо было бы усвоить администраторам Компании в других местах, в частности – в Авадхе. Политическое кредо Лоуренса было красноречиво изложено в письме одному из его помощников: «Наилучшим администратором является тот, кто успешнее всех справляется со следующими двумя задачами – как можно меньше вмешиваться в жизнь местного населения, но при этом скоро и эффективно решать судебные дела. Поддерживайте мир и собирайте налоги, и вы достигните Утопии… Наше налогообложение должно быть настолько легким, чтобы для взимания податей не требовалось применение силы. Мы должны быть защитниками и арбитрами в большей степени, чем сборщиками налогов». Письмо впоследствии было опубликовано, и надолго стало инструкцией к действию для британских агентов на местах.
Именно эта политика привела к тому, что антианглийское выступление сикхских генералов оказалось столь малоэффективным. Впоследствии сыграет она свою роль в Пенджабе и во время Мятежа. Вклад Лоуренса был оценен правительством Ее Величества по достоинству – королева наградила его рыцарским титулом, а после аннексии новоиспеченный сэр Генри был назначен главой Административного совета, которому было поручено управление новой провинцией.
Во время работы в Пенджабе Лоуренс проявил себя еще с одной стороны – как чрезвычайно талантливый организатор-кадровик. Он собрал вокруг себя целый круг молодых одаренных офицеров, многие из которых стали впоследствии известнейшими деятелями колониальной Индии в своем собственном праве. Такие люди, как Джеймс Эбботт, Герберт Эдуардес, Гарри «Джо» Ламсден, Джон Николсон, Уильям Ходсон, Рейнелл Тейлор, Невилл Чемберлен - выдающиеся администраторы и генералы следующего поколения Раджа – вышли из числа его учеников и протеже. Их называли «молодые люди Генри Лоуренса». Многим из них также было суждено сыграть значительную роль в событиях Великого Мятежа.
Однако работа эта завершилась для Лоуренса не самым приятным образом. Его мягкая и примирительная политика по отношению к местной знати встретила резкое неприятие и протест с самой неожиданной стороны – со стороны его младшего брата Джона, также являвшегося членом Административного совета. Генри и Джон не были особенно близки и всегда с трудом работали в одной «упряжке». Они были очень разные люди. Джон – по-своему тоже, несомненно, человек талантливый и весьма неглупый – был жестче по характеру и менее склонен к компромиссам. В политике он был последовательным сторонником модернизации и европеизации колоний. Впоследствии, в бытность свою Вице-королем, Джон Лоуренс посвятит все свои силы строительству в Индии железных дорог, мостов, портов, развитию телеграфной сети и созданию современной экономической инфраструктуры. Тем самым он принесет много пользы как метрополии, так и колонии, но в данный момент в Пенджабе он не видел необходимости в дипломатическом заигрывании с туземными князьками. Каковую точку зрения и высказал открыто в письме на имя Генерал-губернатора. Генерал-губернатор лорд Далхаузи (сам убежденный модернизатор и сторонник жесткого подхода) встал на его сторону. Результат ссоры между братьями – сэра Генри отстранили от должности и назначили агентом в Раджпутану – мирную и относительно глухую провинцию в глубоком тылу, что было явным – и совершенно незаслуженным – понижением. Новым главой Административного совета стал Джон Лоуренс…
Для сэра Генри наступил глухой и несчастливый период жизни. За служебной опалой последовал личный удар. В 1854 г. от лихорадки умерла его жена, Гонория, с которой он счастливо прожил в браке семнадцать лет, и которая была для него не только искренне любимым человеком, но и интеллектуальным партнером, советчиком и другом. Сэр Генри, и без того загруженный работой до того, что подчиненным казалось, будто он никогда не спит, остался с четырьмя детьми на руках. Удар состарил его. К моменту начала Мятежа Лоуренсу был всего 51 год, но все окружающие за глаза называли его не иначе, как «стариком».
Удача снова улыбнулась сэру Генри лишь в 1857 году. Новый Генерал-губернатор, лорд Кэннинг, вынужденный как-то расхлебывать «кашу», заваренную его предшественником, вернул Лоуренса из его административной ссылки и назначил его Главным комиссионером Компании в Авадхе. Помня о чудодейственном умиротворяющем влиянии, которое Лоуренс в свое время оказал на только что аннексированный Пенджаб, лорд Кэннинг надеялся, что он сможет повторить это чудо в новой провинции. Лоуренс приступил к своим обязанностям немедленно, со всей возможной ответственностью. Он отлично понимал всю взрывоопасность ситуации и готов был сделать все возможное, чтобы потушить уже тлеющий фитиль. Увы, было уже поздно.
3 мая один из туземных полков в Лакхнау отказался использовать при стрельбах бумажные патроны нового образца. Лоуренс с помощью английских войск сумел предотвратить эскалацию конфликта; мятежный полк был изолирован от других индийских частей, тихо разоружен и распущен. Однако это было лишь первое дуновение ветерка, которому суждено было превратиться в ураган. Лоуренс, с его колоссальным опытом, прекрасно понимал, что выступление не было случайным и единичным явлением, а созданная им эффективная разведывательная сеть регулярно приносила ему информацию, не позволявшую сомневаться на предмет настроений во вверенных ему туземных войсках. Речь уже не шла о том, чтобы предотвратить восстание – речь шла о том, что делать, когда оно начнется – именно «когда», а не «если».
10 мая вспыхнул мятеж в Мируте, 11 мая пал Дели. В Лакхнау об этих событиях узнали, соответственно, 14 и 15 числа. 16 мая сэр Генри по телеграфу запросил у Генерал-губернатора, лорда Кэннинга, экстренных полномочий. Ответной телеграммой ему была передана вся полнота гражданской и военной власти в Авадхе. Спустя еще пару дней он получил внеочередное звание бригадного генерала.
Всего в Авадхе (считая в том числе и Канпур) в то время находилось около 20 тысяч индийских войск и около 1 тысячи английских. Большая часть английских войск была сконцентрирована в Лакхнау. Там же находилось около 7 тысяч туземных солдат. Сам город Лакхнау представлял собой важнейший административный и экономический центр всего региона, и его английская станция не шла по своим размерам ни в какое сравнение со скромным военным городком Канпура. Главное здание – Резиденция – представляло собой монументальный трехэтажный особняк с портиками и колоннадами (среди прочего, там имелось несколько больших подземных комнат, задуманных в качестве убежища от жары). Вокруг Резиденции находился целый комплекс разнообразных жилых и административных построек – сердце английского Лакхнау. Компактность их расположения позволяла обеспечить достаточно удобную оборону. Помимо этого, в городе имелась еще старинная цитадель, Мачи Баван, охранявшая стратегически важный мост через реку Гумти. Она находилась в не самом лучшем состоянии, но тем не менее, была вполне обороноспособна. Вдобавок к этому, несколько важных военных объектов (в частности, арсенал и склады) были разбросаны в различных точках вокруг города.
Первым распоряжением Лоуренса в его «диктаторском» качестве стал приказ об эвакуации магазина и складов в Мачи Баван, под охрану европейского гарнизона. Одновременно было начато возведение укреплений вокруг комплекса Резиденции. 25 мая туда были эвакуированы все европейские женщины и дети. Однако Лоуренс, опасаясь излишне провоцировать местных жителей, решил не сносить несколько примыкавших к территории его оборонительного периметра индуистских храмов и мечетей. Возможно, в тот момент он был и прав, но впоследствии эта осторожность дорого обошлась защитникам Резиденции – с высоты этих построек удобно было действовать снайперам.
Часть имевшихся в его распоряжении английских войск Лоуренс расположил в крепости, чтобы прикрывать переправу, другую часть – сколько смог – отправил в Канпур. Ситуация в Канпуре беспокоила его все сильнее с каждым днем, но он не мог позволить себе снять еще больше европейских солдат с обороны Лакхнау и отправить их на помощь Уилеру – на карте стояла безопасность самого Лакхнау, значительно более важного для англичан, чем Канпур. С падением Канпура падет лишь одна станция, с падением же Лакхнау будет потерян весь Авадх. Да и гражданских, нуждающихся в защите, в Лакхнау было больше. Приходилось выбирать, скрепя сердце. По своей телеграфной линии сэр Генри раз за разом запрашивал у Калькутты подкреплений – не для себя, для Канпура.
fenrus_02 в Буря над Индией, ч. 4 (1)4. «Никогда не сдавайтесь»
…Remember Cawnpore and never surrender.
God bless you all.
…Помните Канпур и никогда не сдавайтесь.
Да благословит вас Бог.
(предсмертные слова сэра Генри Лоуренса, 4 июля 1857 г.)
Оскар Уайлд как-то сказал про Британскую империю, что она была создана в состоянии беспамятства (“in a feat of the absence of mind”). Конечно, это риторическое преувеличение, но доля истины в его словах, несомненно, тоже есть. В период наиболее активной своей экспансии границы Империи в значительной степени продвигались вперед не по какому-то единому «большому плану», а по инициативе отдельных энергичных личностей на местах. Начиная с ранних дней становления Ост-Индской компании, наметилась склонность английского правительства отчаянно сопротивляться присоединению каждой новой колонии до тех пор, пока оно (правительство) не будет совсем уж вынуждено к этому обстоятельствами, попросту поставлено перед свершившимся фактом. Тем не менее, колонии приобретались и границы расширялись. Если политика не формулировалась в Лондоне, значит, ее необходимо было формулировать в Калькутте. Это диктовалось насущной и реальной необходимостью обеспечения жизнедеятельности уже существующих колоний, на фоне постоянно возникающих угроз, местами – реальных, местами – гипотетических, иногда – откровенно мнимых, но тем не менее оказывающих вполне реальное воздействие на сознание конкретных колониальных администраторов.
Один раз ступив на этот путь, свернуть с него было уже невозможно. Для обеспечения безопасности Бенгалии необходимо было поддерживать благоприятный для англичан политический режим в прилегающих регионах Индостана, что требовало вмешательства в дела местных правителей, каковое, в свою очередь, привело к втягиванию Компании в целую серию войн и в итоге, к вынужденному – скрепя сердце! – установлению прямого контроля над всей Северной Индией. Но это немедленно повлекло за собой появление на геополитической арене новых факторов – теперь необходимо было как-то урегулировать отношения с Пенджабом. Англичане попытались поддерживать Пенджаб как сильное буферное государство, но внутренний политический хаос, наступивший в этой стране после смерти ее первого (и последнего, как оказалось) выдающегося правителя, сикхского махараджи Ранджит Сингха, привел к необходимости установления над Пенджабом английского протектората, а в итоге – и к его аннексии – каковой момент метрополия, в лучших традициях, пыталась всеми силами оттянуть до последнего. Но тут же на горизонте появилась новая угроза безопасности Британской Индии – Афганистан, за спиной которого уже угрожающе маячил призрак, не дававший спокойно спать британским колониальным стратегам на протяжении всего XIX века – призрак Российской империи. И по этому поводу опять что-то надо было делать… Потом это назовут forward policy – «политика продвижения вперед». Но это было нечто большее, чем просто идея или доктрина – это была всеобъемлющая политическая реальность, в которой жило и которой буквально дышало не одно поколение людей.
Эта мощнейшая питательная среда, пьянящую и пряную атмосферу которой можно почувствовать, например, в стихах и прозе Киплинга, породила особую породу людей - Тех, Кто Двигал Вперед Границы. Эти фигуры невероятно колоритны и зачастую экстравагантны, они возвышаются над окружающей их толпой простых смертных – как и положено настоящим викторианским Героям-Титанам, почитание которых Империя так культивировала. Разглядеть за монументальным ампирным фасадом героической биографии живого человека не всегда просто. Но сами по себе эти люди были часто настолько интересны и противоречивы, что попытка стоит затрачиваемых на нее усилий.
Сэр Генри Монтгомери Лоуренс был из числа именно таких личностей. Он родился в 1806 г. на Цейлоне, в семье офицера Ост-Индской компании - выходца из Северной Ирландии, из числа ольстерских протестантов. Сейчас, когда мы думаем об Ольстере, после всех катаклизмов и перипетий XX столетия, он ассоциируется у нас почти исключительно с католичеством – и с антибританскими настроениями ирландских националистов. Ирландия для нас – страна джиги, Кухулина и торжества зеленого цвета. Протестантское меньшинство воспринимается нами как какой-то малосущественный исторический курьез, который существует где-то на заднем плане и который как-то можно не принимать в расчет. Между тем, исторически это одно из самых мощных, активных и энергичных национальных меньшинств на территории Британских островов, которое дало Империи непропорционально много – если смотреть относительно численности населения – выдающихся личностей. Вообще, существует определенная легко прослеживаемая историческая закономерность – великие империи почти всегда строятся при значительном, часто даже определяющем участии людей, не принадлежащих к «титульной» нации. Неудивительно, что очень многие из героев колониальной эпохи – людей, определявших судьбу Британской Индии – были либо шотландцами, либо ирландскими протестантами (многие из которых также являются потомками шотландских переселенцев).
Генри Лоуренс был четвертым сыном из пяти. Жизнь всех пятерых братьев Лоуренсов была неразрывно связана с Индией. Трое из них остались лежать в индийской земле. Старший брат Генри, Джордж, много лет спустя, закончит свою карьеру генерал-губернатором Раджпутаны. Его младший брат, Джон, когда-то станет Вице-королем Индии. Но из всех знаменитых братьев, никто не пользовался таким глубоким уважением и почти поклонением у современников, как Генри, карьере которого было суждено прерваться значительно раньше.
Генри Лоуренс впервые прибыл в Индию в 1823 г., сразу же после окончания колледжа Ост-Индской компании в Эддискомби, в качестве младшего лейтенанта Бенгальской артиллерии. Он принял участие в Бирманской войне, отличился при Читтагонге, но в итоге пал жертвой главного бича английской армии в нездоровых болотистых джунглях Бирмы – малярии. В отличие от многих своих товарищей, Генри выжил, но следующие два с половиной года ему пришлось провести дома, в Ольстере, восстанавливая подорванное здоровье. Лишь в 1830 г. он вернулся в Индию. Еще два года спустя он сдал квалификационные экзамены по персидскому языку, урду и хинди, причем сдал с таким отличием, что сразу же обратил на себя внимание. Его рекомендовали на гражданскую службу Компании – как мы помним, многие офицеры Бенгальской армии, формально оставаясь приписанными к своим частям, одновременно делали карьеру на административных или финансовых должностях. Сначала Генри попал на фискальную службу, но затем, заметив его наклонности, начальство перевело его на работу в организацию, с которой его имя отныне будет ассоциироваться всегда и неизменно – Политический департамент Ост-Индской компании.
Если у Британского Раджа было сердце, то оно находилось здесь. Политический департамент, по сути дела, выполнял функции разведки – но далеко не только разведки. Политический агент сочетал в себе элементы администратора, дипломата, шпиона, советника при местном правителе и комиссара при английском командовании на местах, он был проводником воли Компании и ключевым звеном в цепочке сбора и анализа информации. Политические агенты находились в каждой провинции Британской Индии – а часто и при дворах независимых князей; они сопровождали каждую армию, выступавшую в поход; они были, по сути дела, нервами той сложной и гибкой системы, которая управляла колониями. Политический агент часто выполнял грязную и секретную работу – но при этом он, как правило, жил открыто и без малейшей тени конспирации, зачастую – прямо посреди враждебно настроенного туземного населения. Иногда он мог быть единственным белым на целую провинцию. В этих условиях ему приходилось быть тонким дипломатом, мастером интриги, глубоким знатоком местного языка, культуры и обычаев – и абсолютно бесстрашным человеком. Другие на этой работе просто не выживали. При всем при этом Политический департамент был организацией на удивление неформальной – и сравнительно небольшой. Он держался на личностях – на плечах плеяды талантливых и энергичных людей, чей персональный вклад в построение монументального здания Британской империи трудно переоценить. Здесь Генри Лоуренс был как дома, ибо всеми перечисленными качествами он обладал в избытке.
Лоуренс, как никто другой, умел работать с людьми. Этот спокойный, выдержанный, скромный, очень «неброский» человек с худым аскетическим лицом и небольшой бородкой, тем не менее, умел создавать вокруг себя какую-то совершенно особенную магнетическую ауру. Он с одинаковой легкостью завоевывал симпатии и уважение как своих коллег-европейцев, так и туземцев самых разных убеждений и взглядов, даже враждебных к англичанам в целом. Он прекрасно разбирался во всех хитросплетениях индийской политики, религии и культуры, умел говорить с индийцами на их языке не только в буквальном, но и в самом широком смысле этого слова. Будучи глубоко религиозным человеком (как и большинство «героев-колонизаторов» такого масштаба), он, тем не менее, никогда не пытался обращать кого-либо в свою веру и никогда не совершал каких бы то ни было поступков, которые дали бы местным индуистам или мусульманам повод заподозрить его в неуважении или невнимании к их ценностям. Он олицетворял собой английскую школу «колониальной дипломатии» в ее лучшем виде – сочетание твердости и справедливости, основанное на глубоком понимании местных реалий. Ясность своего восприятия происходящего вокруг он продемонстрировал еще в начале 1840-х годов, когда анонимно опубликовал в газете «Калькутта Ревью» серию статей, где анализировал ситуацию в Бенгальской армии, открыто и жестко изобличая пороки системы, и предупреждал о неизбежности взрыва, рано или поздно, если не будут приняты надлежащие меры. Статьи оказались пророческими…
По-настоящему Лоуренс вышел на политическую сцену в 1846 году, после первой Англо-сикхской войны, когда он был назначен резидентом в Лахоре – столице только что разгромленного Пенджаба, где англичане теперь старались сохранить выгодный им режим малолетнего махараджи Далип Сингха. Лоуренса, по сути, забросили почти в одиночку в униженную, едва замиренную страну, где многие смотрели на англичан с ненавистью, с тем, чтобы он там совершенно открыто проводил политику Компании, полагаясь почти исключительно на собственные силы и собственное суждение.
История Пенджаба – повод для отдельного и долгого разговора, поэтому здесь мы ограничимся лишь общими словами. Англичане пришли туда, пытаясь сохранить существовавший режим – бывший изначально союзным по отношению к ним – но в ситуации полного развала и хаоса, царившего в державе сикхских махараджей, это сделать оказалось попросту невозможно. В конце концов, реваншистский военный мятеж привел ко второй Англо-сикхской войне и окончательной аннексии Пенджаба. Роль Лоуренса в этих событиях было трудно переоценить. С самого начала своего пребывания в Лахоре, он проводил политику последовательного привлечения на сторону англичан местной феодальной элиты, понимая, что в Индии именно от ее расположения практически всегда зависит прочность того или иного режима и настроение населения – урок, который неплохо было бы усвоить администраторам Компании в других местах, в частности – в Авадхе. Политическое кредо Лоуренса было красноречиво изложено в письме одному из его помощников: «Наилучшим администратором является тот, кто успешнее всех справляется со следующими двумя задачами – как можно меньше вмешиваться в жизнь местного населения, но при этом скоро и эффективно решать судебные дела. Поддерживайте мир и собирайте налоги, и вы достигните Утопии… Наше налогообложение должно быть настолько легким, чтобы для взимания податей не требовалось применение силы. Мы должны быть защитниками и арбитрами в большей степени, чем сборщиками налогов». Письмо впоследствии было опубликовано, и надолго стало инструкцией к действию для британских агентов на местах.
Именно эта политика привела к тому, что антианглийское выступление сикхских генералов оказалось столь малоэффективным. Впоследствии сыграет она свою роль в Пенджабе и во время Мятежа. Вклад Лоуренса был оценен правительством Ее Величества по достоинству – королева наградила его рыцарским титулом, а после аннексии новоиспеченный сэр Генри был назначен главой Административного совета, которому было поручено управление новой провинцией.
Во время работы в Пенджабе Лоуренс проявил себя еще с одной стороны – как чрезвычайно талантливый организатор-кадровик. Он собрал вокруг себя целый круг молодых одаренных офицеров, многие из которых стали впоследствии известнейшими деятелями колониальной Индии в своем собственном праве. Такие люди, как Джеймс Эбботт, Герберт Эдуардес, Гарри «Джо» Ламсден, Джон Николсон, Уильям Ходсон, Рейнелл Тейлор, Невилл Чемберлен - выдающиеся администраторы и генералы следующего поколения Раджа – вышли из числа его учеников и протеже. Их называли «молодые люди Генри Лоуренса». Многим из них также было суждено сыграть значительную роль в событиях Великого Мятежа.
Однако работа эта завершилась для Лоуренса не самым приятным образом. Его мягкая и примирительная политика по отношению к местной знати встретила резкое неприятие и протест с самой неожиданной стороны – со стороны его младшего брата Джона, также являвшегося членом Административного совета. Генри и Джон не были особенно близки и всегда с трудом работали в одной «упряжке». Они были очень разные люди. Джон – по-своему тоже, несомненно, человек талантливый и весьма неглупый – был жестче по характеру и менее склонен к компромиссам. В политике он был последовательным сторонником модернизации и европеизации колоний. Впоследствии, в бытность свою Вице-королем, Джон Лоуренс посвятит все свои силы строительству в Индии железных дорог, мостов, портов, развитию телеграфной сети и созданию современной экономической инфраструктуры. Тем самым он принесет много пользы как метрополии, так и колонии, но в данный момент в Пенджабе он не видел необходимости в дипломатическом заигрывании с туземными князьками. Каковую точку зрения и высказал открыто в письме на имя Генерал-губернатора. Генерал-губернатор лорд Далхаузи (сам убежденный модернизатор и сторонник жесткого подхода) встал на его сторону. Результат ссоры между братьями – сэра Генри отстранили от должности и назначили агентом в Раджпутану – мирную и относительно глухую провинцию в глубоком тылу, что было явным – и совершенно незаслуженным – понижением. Новым главой Административного совета стал Джон Лоуренс…
Для сэра Генри наступил глухой и несчастливый период жизни. За служебной опалой последовал личный удар. В 1854 г. от лихорадки умерла его жена, Гонория, с которой он счастливо прожил в браке семнадцать лет, и которая была для него не только искренне любимым человеком, но и интеллектуальным партнером, советчиком и другом. Сэр Генри, и без того загруженный работой до того, что подчиненным казалось, будто он никогда не спит, остался с четырьмя детьми на руках. Удар состарил его. К моменту начала Мятежа Лоуренсу был всего 51 год, но все окружающие за глаза называли его не иначе, как «стариком».
Удача снова улыбнулась сэру Генри лишь в 1857 году. Новый Генерал-губернатор, лорд Кэннинг, вынужденный как-то расхлебывать «кашу», заваренную его предшественником, вернул Лоуренса из его административной ссылки и назначил его Главным комиссионером Компании в Авадхе. Помня о чудодейственном умиротворяющем влиянии, которое Лоуренс в свое время оказал на только что аннексированный Пенджаб, лорд Кэннинг надеялся, что он сможет повторить это чудо в новой провинции. Лоуренс приступил к своим обязанностям немедленно, со всей возможной ответственностью. Он отлично понимал всю взрывоопасность ситуации и готов был сделать все возможное, чтобы потушить уже тлеющий фитиль. Увы, было уже поздно.
3 мая один из туземных полков в Лакхнау отказался использовать при стрельбах бумажные патроны нового образца. Лоуренс с помощью английских войск сумел предотвратить эскалацию конфликта; мятежный полк был изолирован от других индийских частей, тихо разоружен и распущен. Однако это было лишь первое дуновение ветерка, которому суждено было превратиться в ураган. Лоуренс, с его колоссальным опытом, прекрасно понимал, что выступление не было случайным и единичным явлением, а созданная им эффективная разведывательная сеть регулярно приносила ему информацию, не позволявшую сомневаться на предмет настроений во вверенных ему туземных войсках. Речь уже не шла о том, чтобы предотвратить восстание – речь шла о том, что делать, когда оно начнется – именно «когда», а не «если».
10 мая вспыхнул мятеж в Мируте, 11 мая пал Дели. В Лакхнау об этих событиях узнали, соответственно, 14 и 15 числа. 16 мая сэр Генри по телеграфу запросил у Генерал-губернатора, лорда Кэннинга, экстренных полномочий. Ответной телеграммой ему была передана вся полнота гражданской и военной власти в Авадхе. Спустя еще пару дней он получил внеочередное звание бригадного генерала.
Всего в Авадхе (считая в том числе и Канпур) в то время находилось около 20 тысяч индийских войск и около 1 тысячи английских. Большая часть английских войск была сконцентрирована в Лакхнау. Там же находилось около 7 тысяч туземных солдат. Сам город Лакхнау представлял собой важнейший административный и экономический центр всего региона, и его английская станция не шла по своим размерам ни в какое сравнение со скромным военным городком Канпура. Главное здание – Резиденция – представляло собой монументальный трехэтажный особняк с портиками и колоннадами (среди прочего, там имелось несколько больших подземных комнат, задуманных в качестве убежища от жары). Вокруг Резиденции находился целый комплекс разнообразных жилых и административных построек – сердце английского Лакхнау. Компактность их расположения позволяла обеспечить достаточно удобную оборону. Помимо этого, в городе имелась еще старинная цитадель, Мачи Баван, охранявшая стратегически важный мост через реку Гумти. Она находилась в не самом лучшем состоянии, но тем не менее, была вполне обороноспособна. Вдобавок к этому, несколько важных военных объектов (в частности, арсенал и склады) были разбросаны в различных точках вокруг города.
Первым распоряжением Лоуренса в его «диктаторском» качестве стал приказ об эвакуации магазина и складов в Мачи Баван, под охрану европейского гарнизона. Одновременно было начато возведение укреплений вокруг комплекса Резиденции. 25 мая туда были эвакуированы все европейские женщины и дети. Однако Лоуренс, опасаясь излишне провоцировать местных жителей, решил не сносить несколько примыкавших к территории его оборонительного периметра индуистских храмов и мечетей. Возможно, в тот момент он был и прав, но впоследствии эта осторожность дорого обошлась защитникам Резиденции – с высоты этих построек удобно было действовать снайперам.
Часть имевшихся в его распоряжении английских войск Лоуренс расположил в крепости, чтобы прикрывать переправу, другую часть – сколько смог – отправил в Канпур. Ситуация в Канпуре беспокоила его все сильнее с каждым днем, но он не мог позволить себе снять еще больше европейских солдат с обороны Лакхнау и отправить их на помощь Уилеру – на карте стояла безопасность самого Лакхнау, значительно более важного для англичан, чем Канпур. С падением Канпура падет лишь одна станция, с падением же Лакхнау будет потерян весь Авадх. Да и гражданских, нуждающихся в защите, в Лакхнау было больше. Приходилось выбирать, скрепя сердце. По своей телеграфной линии сэр Генри раз за разом запрашивал у Калькутты подкреплений – не для себя, для Канпура.
