Буря над Индией, ч. 3
Dec. 18th, 2011 11:12 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
marss2Оригинал взят у ![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
fenrus_02 в Буря над Индией, ч. 3
3. «Остался лишь британский дух»
British spirit alone remains, but it cannot last forever…
We have no instruments, no medicines… casualties have been numerous…
Surely we are not to die like rats in a cage.
Остался лишь британский дух, но и он не вечен…
У нас нет инструментов, нет лекарств… мы понесли большие потери…
Я не верю, что нам позволят погибнуть, как крысам в клетке.
(из письма генерал-майора сэра Хью Уилера, военного коменданта Канпура,
сэру Генри Лоуренсу, Главному комиссионеру Компании в Авадхе, 24 июня 1857 г.)
Город Канпур (Cawnpore в английской колониальной транскрипции) расположен примерно в 260 милях к востоку от Дели, на южном берегу Ганга. Исторически он был крупным торговым центром и важным перекрестком коммуникаций региона. После британской аннексии Авадха гражданская администрация Компании разместилась в столице бывшего княжества – Лакхнау, в Канпуре же расположилось военное командование провинции. Здесь было второе по величине в Авадхе (после Лакхнау) европейское поселение, и крупный военный гарнизон. На начало 1857 года в Канпуре находилось в общей сложности около 300 европейских и 3000 туземных солдат (один британский пехотный полк и четыре индийских полка, из них – три пехотных и один кавалерийский). Командовал гарнизоном 70-летний генерал-майор сэр Хью Уилер – один из опытнейших офицеров армии Ост-Индской компании, прослуживший в Индии в общей сложности 54 года. Сэр Хью был закаленным старым служакой, досконально знающим свое дело и привыкшим полагаться на собственные силы. Карьера его была непростой и неровной, удача не давалась ему в руки легко, его неоднократно обходили вполне заслуженными чинами и почестями. Секрет нелюбви к нему начальства был до неожиданности прост и никак не связан с его профессиональными качествами: причина заключалась в личной жизни бравого офицера. В свое время сэр Хью увел жену одного из своих коллег. Скандальный роман продолжался долго и стал достоянием общественности. Когда обманутый муж погиб в 1842 году в Афганистане, Уилер женился на его вдове. Пара была подвергнута дружному остракизму со стороны колониального общества. Как-никак, на дворе стояла викторианская эпоха, и «моральный облик» офицера был вопросом первостепенной важности. Но тем не менее, даже глухая неприязнь властей и окружающих не смогла в конечном итоге затмить безусловных способностей Уилера. Он был слишком хорошим солдатом, чтобы просто списать его в расход, и в конечном итоге он – пусть медленно, пусть с большим количеством обид и горечи - но добился того, что ему причиталось.
Уилер был известен не только как отличный солдат, но и в особенности как человек, хорошо знающий Индию и индийцев. Генерал был на короткой ноге со многими ключевыми фигурами туземного «истеблишмента» в Канпуре и его окрестностях. В частности, среди его друзей и гостеприимцев числился уже хорошо знакомый нам Нана Саиб, проживавший постоянно со своим небольшим двором в доставшемся ему по наследству дворце в городе Битуре, примерно в шести милях к северо-западу от Канпура. Нана Саиб часто бывал у генерала и других видных англичан из местной администрации и поддерживал с ними постоянное приятельское общение. Английские офицеры относились к нему с симпатией, дамы считали его очаровательным и колоритным туземным джентльменом, и охотно приглашали его на всевозможные вечеринки и праздники, устраиваемые местным колониальным обществом. Когда произошел мятеж в Мируте, именно Нана Саиб приложил все возможные усилия, чтобы убедить Уилера, что подобная ситуация не может повториться в Канпуре. Если среди гарнизона и населения начнется какое-то брожение, он, Нана Саиб, узнает об этом одним из первых, благодаря своим связям, и не преминет предупредить своих английских друзей о надвигающейся опасности. Успокоенный Уилер через несколько дней после мирутского мятежа отослал свой единственный английский полк на помощь гарнизону Лакхнау – где, как он считал, опасность волнений была куда больше. История иногда шутит над людьми, и шутит она зло.
К середине мая стало очевидно, что дела обстоят совсем не так гладко. Восстание расползалось по Индии, почти каждый день приходили известия о мятежах в различных гарнизонах. В индийских частях в самом Канпуре, несмотря на все заверения Нана Саиба, также ощущалось нараставшее напряжение. Это ощущение «назревающей бури» потом вспоминали многие из выживших участников событий. Генерал Уилер разумно решил предпринять меры для защиты европейского населения в случае, если худшее все-таки произойдет.
Город Канпур, как и большинство колониальных поселений в Британской Индии того времени, состоял из трех основных частей, расположенных рядом, но отдельно друг от друга: собственно туземного города, окруженного старинной крепостной стеной, английской «станции» - т.е. «европейского квартала», где располагалась гражданская администрация и жило большинство белых, и «военного городка», где стояли войска гарнизона. Весь этот комплекс был вытянут вдоль берега Ганга, причем гражданская станция находилась к северу от старого города, а военный лагерь – к югу. Различные стратегически важные сооружения - телеграф, арсенал и т.п. – были разбросаны вокруг крепостных стен. Где здесь можно было занять оборону? С первого взгляда напрашивалось здание арсенала к северу от города – мощное каменное сооружение с толстыми стенами, построенное именно с таким расчетом, чтобы в нем можно было выдержать осаду. Однако Уилер, подумав, отказался от этой идеи. Арсенал находился слишком далеко от реки, а генерал, между тем, был убежден, что случись что, именно со стороны реки следовало ожидать помощи – подкрепления удобнее и быстрее было бы перебрасывать по Гангу от Калькутты, чем пробиваться по небезопасным дорогам. Поэтому он избрал совсем другое место.
К юго-востоку от города, на открытой равнине, примыкавшей с одной стороны к реке и отстоявшей на некоторое расстояние от основного комплекса военного городка, находились два вытянутых прямоугольных здания казарм. Одно из них было целиком каменным, второе было покрыто соломенной крышей. Пространство вокруг казарм Уилер приказал огородить рвом и земляным валом. Рабочих рук не хватало, индийцев старались привлекать по минимуму. Бруствер получился невысоким – не более метра в высоту – и весьма небольшой толщины – у вершины он легко пробивался пулями.
Впоследствии было много рассуждений и споров о том, почему Уилер выбрал именно такой способ обороны станции, и прав ли он был. Однако мы должны учитывать контекст ситуации. Генерал был вполне в курсе того, что происходило в это время в других пунктах, где вспыхивали мятежи туземных войск. Повсюду события развивались по одному и тому же сценарию – бунт, погром ближайшего европейского квартала, затем организованный марш в сторону Дели. Нигде мятежники не предпринимали целенаправленных и упорных попыток уничтожить европейское население, если им не удалось сделать этого сразу, и нигде они не ввязывались в серьезные столкновения с английскими войсками, предпочитая сразу отступить. Об «осаде» европейских поселений речи не было. Станция, не застигнутая врасплох и сумевшая отбить первую атаку, могла вздохнуть с облегчением – больше ей всерьез ничего не угрожало. У генерала Уилера не было ни малейшего основания полагать, что в этот раз все будет как-то иначе. Он не готовился к осаде – он готовился к короткой стычке, которая должна будет отрезвить мародерствующих бунтовщиков и продемонстрировать им, что здесь им не светит легкой добычи. Этого должно было быть достаточно. В только что законченном укреплении Уилер разместил свою небогатую артиллерию – шесть 9-фунтовых орудий и одну легкую 3-фунтовую пушку. Не густо, конечно, но чтобы дать «от ворот поворот» разнузданной толпе сипаев, должно хватить.
К концу мая напряжение в городе стало невыносимым. Вспыхнуть могло в любую минуту. Уилер отдал приказ эвакуировать все европейское население во вновь отстроенное укрепление, и одновременно все-таки послал к сэру Генри Лоуренсу в Лакхнау за подкреплениями – благо ожидаемое выступление в Лакхнау тоже пока не состоялось. Лоуренс прислал все, что смог выделить – 48 человек из 32-го пехотного пока (британского) и два эскадрона иррегулярной туземной конницы под командованием капитана Флетчера Хэйса. Конница прибыла уже в состоянии явного брожения. Уилер не рискнул впустить ее внутрь укрепленного периметра. Капитан Хэйс вызвался вывести эскадроны на разведку, надеясь, что изоляция от остального гарнизона позволит ему утихомирить страсти. Назад он не вернулся – как выяснилось потом, спустя два дня он был застрелен в спину одним из своих соваров, после чего конница перешла на сторону мятежников. Еще несколько дней спустя в Канпур прибыли подкрепления из Калькутты – 100 человек из 84-го британского пехотного полка, но Уилер сразу же отослал половину из них дальше в Лакхнау – его очень беспокоила безопасность столицы провинции.
Между тем, в Канпуре происходила эвакуация. Несмотря на все усилия Уилера, избежать паники среди гражданских не удалось. Перепуганные женщины и плачущие дети, вооруженные чем попало отцы семейств, галдящие слуги заполонили пространство внутри защитного периметра. Белые семьи и полукровки-евразиаты заняли казармы, набившись в них, как сельди в бочки. Слуги-индусы заняли все островки тени, которые только можно было найти вне зданий. Вскоре выяснилось, что запасы воды, которые успели доставить в «крепость», были явно недостаточными – носильщиков не хватало. Колодца внутри периметра не было – но, собственно, никто ведь и не рассчитывал, что это место придется удерживать дольше одного-двух дней, так что можно было и потерпеть.
В это время к Уилеру неожиданно явился старый друг всех англичан Нана Саиб, и предложил свою помощь – у него, конечно, немного войск, и они не самого лучшего качества, но это хоть что-то. К тому времени Уилер начинал изрядно сомневаться в его искренности, но особого выбора у него уже не было. Нана Саиб прислал около трехсот человек с двумя пушками. Уилер попросил их взять под охрану казначейство станции и арсенал. Вполне вероятно, что генерал неплохо отдавал себе отчет в ненадежности этих людей, но это позволило ему освободить еще горстку английских солдат для обороны периметра. Буквально в последний момент, когда уже никто не ждал, прибыла еще небольшая, но ценная помощь от Лоуренса – полубатарея конной артиллерии под командованием лейтенанта Эша, в составе двух 9-фунтовых пушек и одной 24-фунтовой гаубицы.
Всего на начало июня 1857 года внутри оборонительного периметра находились: 60 английских артиллеристов, 70 инвалидов, 48 солдат из 32-го пехотного, 50 солдат из 84-го пехотного, около 200 вооруженных мужчин (в их числе «свободные» офицеры, находившиеся в это время в Канпуре, и просто боеспособные гражданские), около 330 женщин и детей.
В ночь на 4 июня произошло то, чего все уже давно ждали. Условный сигнал - три пистолетных выстрела, прозвучавших в лагере одного из туземных полков – ознаменовал начало бунта.
Субедар-майор Бховани Сингх, седой и закаленный в боях индийский офицер, ветеран обеих Англо-сикхских войн и Афганистана, дежурил в ту ночь в штабе 2-го Бенгальского полка. Вскоре после полуночи в помещение штаба вошла группа вооруженных соваров и потребовала выдать им знамя и полковую казну. Бховани Сингх отказался. Мятежники оглушили его ударом по голове и забрали знамя и сундук с деньгами. Под командованием нескольких младших офицеров полк снялся с лагеря в темноте и выступил по дороге в сторону реки. На выезде из лагеря им преградил путь их английский командир, полковник Джон Эварт. Один, на белом коне, он попытался остановить своих солдат и повернуть их вспять. «Дети, не делайте этого!» - кричал он. – «Это не ваш путь! Вернитесь назад!» Совары проигнорировали его. Ни у кого из них не поднялась рука на полковника; они просто обогнули его, стараясь не глядеть в его сторону. Опозоренный и оскорбленный Эварт поскакал к Уилеру и потребовал срочно послать в погоню за бунтовщиками конноартиллерийскую полубатарею Эша. Уилер отказался – люди Эша были его единственными мобильными силами, и он боялся потерять их в темноте и хаосе.
Тем временем, взбунтовавшиеся полки разграбили арсенал и казначейство станции – «охрана», столь любезно предоставленная Нана Саибом, немедленно присоединилась к мятежникам. Затем сипаи двинулись к единой заранее назначенной точке сбора – Навабганджу. Там главные офицеры-заговорщики (их было несколько человек из разных полков, в их числе - субедар Тика Сингх, хавильдар-майор Гопал Сингх и другие) планировали привести войска в порядок, с тем, чтобы выступить оттуда к Дели. Не все сипаи последовали за ними – около двадцати человек, в основном сохранивших лояльность офицеров, присоединились к англичанам в их укреплении. Там же укрылось и около 40 музыкантов взбунтовавшихся полков (что неудивительно, т.к. музыканты туземных частей в армии Компании, как правило, были евразиатами-христианами, поэтому рассчитывать на что-то хорошее со стороны своих сослуживцев-мятежников им вряд ли приходилось). Навабганджа мятежные полки достигли к рассвету и остановились на привал. Туда же прибыл Нана Саиб на слоне с пышной свитой.
С самого начала Нана Саиб планировал присоединиться к мятежным сипаям, если удастся – возглавить их в походе к Дели, и тем самым упрочить свое положение в глазах «нового режима». Однако против выступил Азимулла Хан. Зачем вообще идти в Дели? – спросил он. В Дели Нана Саиб будет лишь одним из многих, значение его там будет если не равно нулю, то в любом случае, весьма низко. Особых друзей при дворе Бахадур Шаха у него нет. И нет никаких гарантий, что режим «возрожденных Моголов» будет более благосклонен к мечтам и чаяниям «вечного претендента», чем колониальная администрация. К чему все это? Не лучше ли использовать сложившуюся ситуацию себе на пользу? В Навабгандже сосредоточились довольно значительные силы. Если удастся склонить их на свою сторону… что ж, и с меньших ростков начинались великие империи. Что мешает Нана Саибу утвердить собственную власть – сначала в Канпуре, затем – в Авадхе в целом, а там, глядишь, и в Бенгалии? Что сейчас стоит между ним и троном, о котором он мечтал с детства и которого его так коварно лишили? Реально – только горстка англичан, засевших в своем жалком земляном укреплении.
Идея была многообещающей, долго убеждать не пришлось. После непродолжительных переговоров с вожаками мятежников, войска были выстроены для парада. Субедар Тика Сингх как представитель сипаев пал ниц перед слоном, на котором восседал Нана Саиб и приветствовал его как нового Пешву возрожденной конфедерации маратхов. Солдаты выразили свое ликование громким криком. Новоиспеченный Пешва произнес небольшую, но проникновенную речь, пообещав удвоить жалованье сипаям и вдобавок выдать каждому по золотому браслету стоимостью в 100 рупий после уничтожения английского гарнизона, и, развернув войска, повел их снова на Канпур.
Между тем, генерал Уилер, выждав некоторое время после отбытия основных сил мятежников, отправил конных артиллеристов Эша на разведку. Однако они едва успели отъехать от защитного периметра на 500 ярдов (примерно 450 м.), как столкнулись с передовыми частями возвращающегося противника. Силы были категорически неравны, и люди Эша поспешно отступили – все, кроме одного офицера, лошадь которого понесла, доставив своего владельца в самую гущу врагов, где его немедленно подняли на штыки.
Шок, испытанный англичанами, нетрудно себе представить. Весь их расчет строился на том, что мятежники не попытаются всерьез осадить их не слишком убедительное укрепление, а сразу же уйдут – и повторюсь, у них были все основания предполагать, что именно так оно и произойдет. Теперь, с первым орудийным выстрелом, эти надежды бесповоротно рухнули.
Сипаи, не теряя времени, подтянули свою артиллерию и начали ураганный обстрел английских позиций. В течение нескольких часов к северу и к западу от периметра было установлено пять осадных батарей, в общей сложности – 14 орудий, преимущественно тяжелых. Англичане попытались вести контрбатарейный огонь и вывели из строя одну из вражеских пушек, но их орудия были легче и уступали в дальности. Мятежники просто отодвинули свои батареи подальше и продолжили обстрел почти безнаказанно – теперь из всех английских орудий до них доставала лишь одна 24-фунтовая гаубица. На головы англичан обрушился настоящий ливень огня и железа. Основной мишенью стали здания казарм, битком набитые людьми.
XIX век был эпохой величайшего расцвета эпистолярного и дневникового жанра. Люди писали друг другу много, охотно и по любому поводу, а когда у них оставалось свободное время от этой переписки – писали для самих себя, писали для своих гипотетических потомков, писали иногда просто «в стол» - лишь бы высказать, зафиксировать, передать свои чувства и мысли – если не собеседнику, так хоть бумаге. Благодаря этому история приобретает особый, очень личностный разрез. У нас появляется словно бы окно в тот, ушедший, полузабытый мир – окно, которое хоть и не дает общей картины, зато позволяет выхватить какие-то яркие цветные детали – иногда даже звуки, запахи, неясные ощущения – которые испытывали люди, действительно находившиеся «там и тогда». Эти давно мертвые люди становятся для нас живыми свидетелями, теми голосами, которые не позволяют истории превратиться в сухой и скучный перечень фактов.
В эпизоде осады Канпура таким свидетелем для нас является симпатичная 18-летняя девушка-евразиатка по имени Эмили Хорн, которой довелось пережить всю осаду от начала до конца, равно как и события, которые за ней последовали – в чем она оказалась удачливее многих своих товарищей по несчастью. Вот что она пишет о первом дне осады: «Вокруг нашего укрепления находилось несколько больших построек… они были заняты мятежниками, и с их крыш и из окон весь день на нас дождем лился сплошной поток пуль. Бомбы падали повсюду… Одна бомба с шипением упала в окоп и взорвалась, убив семерых женщин. Окна и двери были очень быстро сорваны с петель, пули, ядра и бомбы начали свободно гулять по ничем не защищенным зданиям…» Чуть дальше Эми описывает, как одна ее знакомая семейная пара попыталась укрыть двух своих дочерей 8 и 9 лет в дальней комнате в самой глубине казармы – им казалось, что там будет безопаснее. Когда родители вернулись через полчаса, они обнаружили, что бомба, выпущенная из тяжелой гаубицы, пробила крышу и разорвалась в комнате; от девочек не осталось практически ничего. Один из английских чиновников, Чарльз Хиллерсдон, отвел свою беременную жену за угол казармы, с противоположной стороны от линии обстрела, надеясь, что там она сможет укрыться от огня мятежников. Но в тот момент, когда он говорил с ней, ядро пробило здание насквозь и попало ему в живот, забрызгав жену с головы до ног кровавыми ошметками. Она пережила мужа ненадолго – спустя несколько часов ее заживо похоронило под обломками обрушившейся стены. Ее откопали, но череп ее был проломлен упавшей балкой, и она умерла, не приходя в сознание. Это было только начало подлинного ада.
Самое удивительное во всей этой истории, это то, как много людей на самом деле выжили под этим огнем, где, казалось, не могло выжить ничто. Люди учились вжиматься в землю и прятаться за малейшими неровностями, перемещаться по всей территории «укрепления» перебежками, практически не разгибаясь. Очень скоро они переставали замечать постоянный свист пуль над головой. Мертвых хоронили наскоро здесь же, в неглубоких траншеях, кое-как присыпав комьями земли. И каждый раз, когда мятежники пытались пойти на штурм, надеясь добить горстку выживших защитников одним ударом, из-за брустверов, где «по науке» уже давно не должно было быть ничего живого, их встречал плотный ружейный огонь, и сипаи снова откатывались назад, устилая путь отступления своими трупами. Осажденные периодически даже совершали вылазки. В одну из ночей небольшому отряду из числа офицеров и гражданских добровольцев под командованием капитана Мура из 32-го пехотного полка удалось подобраться к особенно досаждавшей им батарее мятежников, перерезать часовых и вывести из строя две гаубицы, заклепав запальные отверстия гвоздями.
Между тем, к мятежникам продолжали прибывать подкрепления. Прослышав о «воцарении» Нана Саиба, к нему потянулись взбунтовавшиеся войска из других окрестных гарнизонов. По сути дела, возник второй центр Мятежа, альтернативный по отношению к Дели. Очень скоро под командованием Нана Сиба находилось не менее 6-7 тысяч человек. Среди сипаев распространялись баснословные рассказы о деяниях и могуществе Нана Саиба – среди прочего, говорили, что «Нана Саиб отправил гонца на верблюде к шаху России, скоро тот пришлет большую армию и всем англичанам придет конец». Многие также считали, что у англичан нет других войск, кроме тех, которые находятся в Индии, поэтому победа над Англией считалась делом решенным, не вызывающим ни малейших сомнений.
Первым распоряжением новоявленного Пешвы, сразу же по его прибытии в Канпур в этом качестве, еще в первый день осады, стал приказ о прочесывании города в поисках остававшихся там европейцев, и об их немедленной казни, а равно и о казни любого индийца, заподозренного в их укрывательстве. Приказ был выполнен неукоснительно. Немалое количество англичан, как выяснилось, по той или иной причине не подчинилось решению Уилера о тотальной эвакуации – у кого-то были дела в городе, кто-то эвакуировался, но потом вернулся за чем-то, и оказался застигнут вспыхнувшим бунтом вне пределов периметра. Спастись не удалось никому. Один из жителей Канпура, раджпут, впоследствии рассказал англичанам, как в одном из европейских бунгало сипаи нашли прячущуюся английскую семью – мужчину, женщину и ребенка. Их отволокли к Нана Саибу, который немедленно приказал убить их. Всех троих тут же расстреляли.
Спустя несколько дней в руки мятежникам попала еще более обильная добыча – их конница перехватила большую партию гражданских беженцев из британской станции в Фатехгархе, которые пытались спуститься по Гангу в лодках – около 120 человек (чиновники, миссионеры, торговцы и их семьи). Пленных привели в город связанных друг с другом одной длинной веревкой, со скрученными за спиной руками. Многие были босиком, с кровоточащими ногами, в изможденном состоянии, падающие от жажды – за долгий путь под палящим солнцем им досталось в лучшем случае по глотку воды на человека. Чтобы решить их судьбу, был собран целый совет. Очевидцы впоследствии вспоминали, что Нана Саиб сначала хотел сохранить их в качестве заложников, но против этого единодушно и громогласно выступили его младший брат Бала Рао, Азимулла Хан и Тика Сингх, причем последний кричал, что если Нана Саиб не отдаст приказа убить пленных, он сделает это сам, и не спрашивая его. Нана Саиб согласился. Людей загнали в глубокую траншею и расстреляли.
Положение осажденных с каждым днем становилось все более тяжелым. Потери росли, запасы воды и провизии стремительно уменьшались, медикаментов практически не было, боеприпасов также было не слишком много, порох приходилось экономить. Уилер слал отчаянные письма Генри Лоуренсу в Лакхнау (слугам-индусам платили по 5000 рупий и больше за одно письмо, пронесенное под покровом ночи через позиции мятежников). «Дайте мне еще 200 человек», писал Уилер, «и я сниму осаду. Но без помощи мы не сможем держаться до бесконечности». Но Лоуренс сам к тому времени находился на осадном положении, и помочь ничем не мог. Помощь можно было ждать лишь со стороны Аллахабада, где концентрировались британские войска для экспедиции на помощь осажденным гарнизонам Авадха. Но их было мало, катастрофически мало, и сосредоточение их происходило болезненно долго.
Бродячий факир, Гуру Дабидин, предсказал Нана Саибу, что британские позиции падут 23 июня – в день столетней годовщины битвы при Пласси, считавшейся началом английского владычества в Индии. Это предсказание циркулировало среди осаждающих самым активным образом, и к моменту наступления назначенного срока мятежники психологически взвинтили себя до состояния слепого фанатизма. Утром 23 июня по сигналу на штурм укреплений пошли не менее 4000 сипаев. Англичане подпустили их практически вплотную и встретили залпом в упор картечью из всех оставшихся у них орудий. Мятежники откатились назад, но ненадолго. Весь день атака следовала за атакой, с разных направлений, почти без перерывов. Бойня была страшной. Неоднократно дело доходило до рукопашной, но в итоге ни одному из сипаев так и не удалось прорваться внутрь периметра. К вечеру рвения у них ощутимо поубавилось, колонны атакующих уже не рвались в бой наперегонки, а лишь периодически делали ленивые финты, отступая снова при первых выстрелах со стороны англичан.
Штурм захлебнулся, оставив практически все открытое пространство вокруг периметра усеянным окровавленными телами. Но потери осажденных также были велики. Среди погибших был сын генерала Уилера, которому оторвало голову ядром на глазах у отца. Расход бесценных боеприпасов был огромен. Еды и воды почти не оставалось. Было ясно, что второго такого штурма осажденные не переживут. На следующий день, 24 июня, Уилер написал свое последнее письмо Лоуренсу – процитированное мной в эпиграфе к этой главе. Лоуренс получил это письмо лишь три дня спустя, 27 июня, и сразу же ответил: держитесь, только держитесь! Ему только что стало известно, что бригадный генерал Хэвлок выступает из Аллахабада с отрядом в 700 человек, пехотой, кавалерией и артиллерией, он должен подойти к Канпуру через 2-3 дня. «Ни в коем случае не доверяйте Нана Саибу», писал Лоуренс, переходя на французский – видимо, на тот случай, если письмо случайно попадет не в те руки: «il a tué beaucoup de prisonniers» («он убил много пленных»). Это письмо к адресату уже не попало.
Утром 25 июня Уилер получил письмо от Нана Саиба. Написанное в изысканно-вежливых выражениях, оно выражало восхищение храбростью осажденных, сожаление о тех тяготах и потерях, которые им довелось пережить, и заверения в том, что лично он, Нана Саиб, несмотря на ужасные обстоятельства, всегда симпатизировал англичанам, и сейчас отнюдь не желает их смерти. Дальнейшее сопротивление бесполезно, и все это понимают. Но он не кровожаден, о нет. Пусть англичане сложат оружие – и он позволит им в полной безопасности отступить в Аллахабад.
Уилер был с самого начала категорически против этого предложения. Но другие офицеры – такие люди, как Мур и Эш, герои осады, которых никто не мог заподозрить в трусости – выступили за капитуляцию. Они видели в ней хоть какой-то шанс спасти женщин и детей, которые будут обречены на верную гибель, если мятежники предпримут еще один штурм. Никто из них не верил Нана Саибу слепо – наивными они не были. Но они понимали, что в случае сдачи у гражданских появится пусть довольно сомнительный, но шанс; в случае же продолжения осады никаких шансов у них, скорее всего, не будет. После долгой дискуссии предложение было принято. Делегация от англичан встретилась на следующее утро с представителями сипаев и после некоторых споров выработала следующие условия капитуляции: англичане сдают оставшиеся у них пушки и казну, но сохраняют ручное оружие; Нана Саиб обеспечивает их достаточным количеством лодок со всем необходимым, включая провизию, чтобы добраться по реке до Аллахабада; он полностью гарантирует их личную безопасность. Исход был намечен на утро 27 июня.
Примерно в то время, когда сэр Генри Лоуренс в Лакхнау читал последнее письмо генерала Уилера, печальная процессия покинула такое обманчиво слабенькое, но так и не взятое врагом укрепление под Канпуром. Изможденные, в лохмотьях, покрытые грязью, пылью и пороховой гарью, поддерживая раненых, с женщинами и детьми в середине колонны, англичане двинулись к реке. Сзади, спереди и по сторонам их сопровождал многочисленный конвой из вооруженных сипаев. Как огромный раненый зверь, истекающий кровью и волочащий простреленную лапу, колонна проследовала к речной пристани, находившейся в неглубокой лощине, густо поросшей тростником. Это место называлось Сатичаура Гат.
Здесь по обе стороны лощины были выстроены парадным строем войска мятежников. За их спиной толпилась, волнуясь и шумя, многочисленная городская чернь. Со ступеней индуистского храма на ближайшем пригорке за происходящим наблюдал сам Нана Саиб со свитой. На воде покачивались лодки.
Лодки стояли на якоре на некотором удалении от берега, и англичанам пришлось войти в воду по пояс, чтобы до них добраться. Люди набивались в них, как сельди в бочки, грозя их перевернуть. Эми Хорн пришлось забраться на навес, призванный прикрывать пассажиров от палящего индийского солнца, вместе со своей маленькой сестрой, у которой была сломана нога. Но прежде чем лодки успели заполниться до конца, с одной из них прозвучал пронзительный крик ужаса.
В лодках не было весел. И не было провизии. Зато были кувшины с маслом, и маслом же были обильно политы пальмовые листья навесов и доски корпуса. И среди всего этого тлели свежеподожженные фитили.
У тех, кто в последний момент понял, что происходит, хватило времени только повернуться к берегу, когда прозвучал первый залп. Пушки, спрятанные в тростниковых зарослях, ударили картечью по лодкам и по людям, барахтавшимся в воде. Несколько перегруженных лодок вспыхнули сразу, мгновенно превратившись в огромные факелы. Другим удалось кое-как, отталкиваясь чем попало, отвалить на середину реки, но теперь по ним стреляли ядрами и разрывными бомбами. Конница устремилась на мелководье, рубя тех, кто пытался выбраться обратно. Сипаи со штыками наперевес бросились на англичан, еще остававшихся на суше. Здесь был убит генерал Уилер. Полковник Эварт вместе со своей женой был зарублен соварами его же бывшего полка. Капитан Мур и лейтенант Эш были убиты ядром, когда пытались сдвинуть с места севшую на мель лодку, наполненную людьми.
В конечном итоге, спастись удалось лишь одной лодке, но и из числа ее пассажиров в конце концов уцелело лишь четыре человека. После многих злоключений они добрались до территории дружественного англичанам раджи, который отказался выдать их мятежникам.
Между тем, резня на берегу была остановлена спустя некоторое время по сигналу Нана Саиба, который хотел сохранить некоторое количество пленников, надеясь получить за них выкуп. Порядка 125 человек, из них примерно 10-15 мужчин, остальные – женщины и дети, в полувменяемом состоянии были отконвоированы обратно в Канпур, где их поместили под сильной охраной в небольшом особняке на окраине города. Усадьба носила название Бибигарх – «дом любовницы» (когда-то ее построил английский офицер для своей любовницы-индианки), непосредственно перед Мятежом там жил один из колониальных чиновников с семьей. Для одной семьи это было весьма уютное и комфортное место. Для ста с лишним человек – изможденных, голодных, оборванных, израненных и только что переживших ужас Сатичаура Гат – оно было немногим лучше самой тесной и сырой подземной темницы.
Между тем, бригадный генерал Генри Хэвлок действительно выступил из Аллахабада со своим отрядом. Но продвижение его к Канпуру было значительно медленнее, чем те «два-три дня», на которые надеялся Лоуренс. В войсках началась дизентерия. Стычки с передовыми отрядами мятежников и страшная жара отнюдь не облегчали задачу. Люди падали и умирали от солнечного удара прямо на марше. Лишь 16 июля колонна Хэвлока добралась до окрестностей Канпура, разбила превосходящие силы, выставленные против нее Нана Саибом (колоссальное превосходство продемонстрировали те самые винтовки «энфилд», послужившие поводом к возникновению Мятежа, которыми теперь были перевооружены британские части), и 17 июля вошла в город. Англичане немедленно бросились искать своих пленных соотечественников. Они опоздали.
15 июля, когда до Канпура стал доноситься грохот английской канонады, Нана Саиб понял, что его надежды на возможность торговли с правительством на более-менее равных условиях становятся все более призрачными, зато перспективы привлечения к ответственности за содеянное – все более реальными и осязаемыми. В панике он отдал приказ уничтожить всех пленных и спрятать следы, чтобы никто не смог рассказать о том, что произошло в Канпуре и о его роли в этих событиях.
Мужчин, остававшихся среди пленных в Бибигархе, просто вывели во двор и без долгих разговоров расстреляли. Но когда сипаям, охранявшим усадьбу, приказали занять все окна и двери и стрелять в находящихся внутри здания женщин и детей, даже у них, уже зашедших столь далеко, сдали нервы. Они дали один залп поверх голов, и отказались стрелять дальше. Тогда Нана Саиб прислал трех человек из числа своей личной охраны. Войдя в дом с обнаженными саблями, они начали методичное избиение пленников. Труд был не из легких – женщины пытались сопротивляться, чем-то баррикадировать двери, прятали детей. Несколько раз ломались клинки сабель, приходилось останавливаться и делать передышку, пока слуги доставляли из города замену. Но в конечном итоге, спасения не было.
Когда англичане нашли Бибигарх, дом представлял собой подлинную бойню. «Я не преувеличиваю», писал один из офицеров, «когда говорю, что кровь доходила мне выше подошвы сапог». Если Нана Саиб всерьез надеялся таким образом «спрятать концы в воду», он просчитался жестоко – спрятать эти следы было физически невозможно. В равной мере не стоило ему полагаться и на молчание своих соплеменников – жители окрестных домов с готовностью рассказали англичанам обо всем, что произошло, и показали им колодец, куда были свалены тела убитых – наполнив его почти до краев. Сообщили они и о том, что некоторые из жертв явно были еще живы, когда их сбрасывали вниз. Стоя вокруг этого колодца, свирепые бородатые хайлендеры из шотландских частей колонны Хэвлока плакали, как дети.
Резня в Канпуре произвела в Англии эффект, сопоставимый из знакомых нам примеров разве что с тем, который имел теракт 11 сентября в Нью-Йорке. XIX век, при всей жесткости и антилиберальности (по нашим меркам) его понятий, был временем, когда люди еще массово верили в то, что войны должны вестись по определенным правилам – по-джентльменски, благородно, в белых перчатках. Шок был страшен. Ответ был вполне закономерен – англичане перестали брать пленных. Сипаев, захваченных вокруг Канпура, заставляли с тряпкой в руках мыть залитый кровью пол Бибигарха – прежде, чем повесить. Перед смертью английские солдаты заталкивали индусам в глотку куски говядины, мусульманам – свинины (иногда – и того, и другого, на всякий случай). В сражениях под Лакхнау сипаев, пытавшихся сдаваться в плен, поднимали на штыки с криком «Канпур!»
…Эми Хорн осталась жива, хотя у нее на глазах погибли мать, отчим и пятеро братьев и сестер. Ее захватил один из мятежных офицеров-мусульман, по имени Исмаил Хан, который скрыл ее от Нана Саиба и сделал своей наложницей. Бедная девушка девять месяцев провела в лагере сипаев, по ее собственным словам, «каждое утро гадая, не станет ли этот день для меня последним». Когда дела у мятежников пошли совсем скверно, ей удалось убедить Исмаил Хана отпустить ее, дав ему расписку в том, что она обязуется дать такие показания, которые оправдают его во всех совершенных им преступлениях.
Англичане искали Исмаил Хана долго и с особым пристрастием, но он пропал без следа.
fenrus_02 в Буря над Индией, ч. 33. «Остался лишь британский дух»
British spirit alone remains, but it cannot last forever…
We have no instruments, no medicines… casualties have been numerous…
Surely we are not to die like rats in a cage.
Остался лишь британский дух, но и он не вечен…
У нас нет инструментов, нет лекарств… мы понесли большие потери…
Я не верю, что нам позволят погибнуть, как крысам в клетке.
(из письма генерал-майора сэра Хью Уилера, военного коменданта Канпура,
сэру Генри Лоуренсу, Главному комиссионеру Компании в Авадхе, 24 июня 1857 г.)
Город Канпур (Cawnpore в английской колониальной транскрипции) расположен примерно в 260 милях к востоку от Дели, на южном берегу Ганга. Исторически он был крупным торговым центром и важным перекрестком коммуникаций региона. После британской аннексии Авадха гражданская администрация Компании разместилась в столице бывшего княжества – Лакхнау, в Канпуре же расположилось военное командование провинции. Здесь было второе по величине в Авадхе (после Лакхнау) европейское поселение, и крупный военный гарнизон. На начало 1857 года в Канпуре находилось в общей сложности около 300 европейских и 3000 туземных солдат (один британский пехотный полк и четыре индийских полка, из них – три пехотных и один кавалерийский). Командовал гарнизоном 70-летний генерал-майор сэр Хью Уилер – один из опытнейших офицеров армии Ост-Индской компании, прослуживший в Индии в общей сложности 54 года. Сэр Хью был закаленным старым служакой, досконально знающим свое дело и привыкшим полагаться на собственные силы. Карьера его была непростой и неровной, удача не давалась ему в руки легко, его неоднократно обходили вполне заслуженными чинами и почестями. Секрет нелюбви к нему начальства был до неожиданности прост и никак не связан с его профессиональными качествами: причина заключалась в личной жизни бравого офицера. В свое время сэр Хью увел жену одного из своих коллег. Скандальный роман продолжался долго и стал достоянием общественности. Когда обманутый муж погиб в 1842 году в Афганистане, Уилер женился на его вдове. Пара была подвергнута дружному остракизму со стороны колониального общества. Как-никак, на дворе стояла викторианская эпоха, и «моральный облик» офицера был вопросом первостепенной важности. Но тем не менее, даже глухая неприязнь властей и окружающих не смогла в конечном итоге затмить безусловных способностей Уилера. Он был слишком хорошим солдатом, чтобы просто списать его в расход, и в конечном итоге он – пусть медленно, пусть с большим количеством обид и горечи - но добился того, что ему причиталось.
Уилер был известен не только как отличный солдат, но и в особенности как человек, хорошо знающий Индию и индийцев. Генерал был на короткой ноге со многими ключевыми фигурами туземного «истеблишмента» в Канпуре и его окрестностях. В частности, среди его друзей и гостеприимцев числился уже хорошо знакомый нам Нана Саиб, проживавший постоянно со своим небольшим двором в доставшемся ему по наследству дворце в городе Битуре, примерно в шести милях к северо-западу от Канпура. Нана Саиб часто бывал у генерала и других видных англичан из местной администрации и поддерживал с ними постоянное приятельское общение. Английские офицеры относились к нему с симпатией, дамы считали его очаровательным и колоритным туземным джентльменом, и охотно приглашали его на всевозможные вечеринки и праздники, устраиваемые местным колониальным обществом. Когда произошел мятеж в Мируте, именно Нана Саиб приложил все возможные усилия, чтобы убедить Уилера, что подобная ситуация не может повториться в Канпуре. Если среди гарнизона и населения начнется какое-то брожение, он, Нана Саиб, узнает об этом одним из первых, благодаря своим связям, и не преминет предупредить своих английских друзей о надвигающейся опасности. Успокоенный Уилер через несколько дней после мирутского мятежа отослал свой единственный английский полк на помощь гарнизону Лакхнау – где, как он считал, опасность волнений была куда больше. История иногда шутит над людьми, и шутит она зло.
К середине мая стало очевидно, что дела обстоят совсем не так гладко. Восстание расползалось по Индии, почти каждый день приходили известия о мятежах в различных гарнизонах. В индийских частях в самом Канпуре, несмотря на все заверения Нана Саиба, также ощущалось нараставшее напряжение. Это ощущение «назревающей бури» потом вспоминали многие из выживших участников событий. Генерал Уилер разумно решил предпринять меры для защиты европейского населения в случае, если худшее все-таки произойдет.
Город Канпур, как и большинство колониальных поселений в Британской Индии того времени, состоял из трех основных частей, расположенных рядом, но отдельно друг от друга: собственно туземного города, окруженного старинной крепостной стеной, английской «станции» - т.е. «европейского квартала», где располагалась гражданская администрация и жило большинство белых, и «военного городка», где стояли войска гарнизона. Весь этот комплекс был вытянут вдоль берега Ганга, причем гражданская станция находилась к северу от старого города, а военный лагерь – к югу. Различные стратегически важные сооружения - телеграф, арсенал и т.п. – были разбросаны вокруг крепостных стен. Где здесь можно было занять оборону? С первого взгляда напрашивалось здание арсенала к северу от города – мощное каменное сооружение с толстыми стенами, построенное именно с таким расчетом, чтобы в нем можно было выдержать осаду. Однако Уилер, подумав, отказался от этой идеи. Арсенал находился слишком далеко от реки, а генерал, между тем, был убежден, что случись что, именно со стороны реки следовало ожидать помощи – подкрепления удобнее и быстрее было бы перебрасывать по Гангу от Калькутты, чем пробиваться по небезопасным дорогам. Поэтому он избрал совсем другое место.
К юго-востоку от города, на открытой равнине, примыкавшей с одной стороны к реке и отстоявшей на некоторое расстояние от основного комплекса военного городка, находились два вытянутых прямоугольных здания казарм. Одно из них было целиком каменным, второе было покрыто соломенной крышей. Пространство вокруг казарм Уилер приказал огородить рвом и земляным валом. Рабочих рук не хватало, индийцев старались привлекать по минимуму. Бруствер получился невысоким – не более метра в высоту – и весьма небольшой толщины – у вершины он легко пробивался пулями.
Впоследствии было много рассуждений и споров о том, почему Уилер выбрал именно такой способ обороны станции, и прав ли он был. Однако мы должны учитывать контекст ситуации. Генерал был вполне в курсе того, что происходило в это время в других пунктах, где вспыхивали мятежи туземных войск. Повсюду события развивались по одному и тому же сценарию – бунт, погром ближайшего европейского квартала, затем организованный марш в сторону Дели. Нигде мятежники не предпринимали целенаправленных и упорных попыток уничтожить европейское население, если им не удалось сделать этого сразу, и нигде они не ввязывались в серьезные столкновения с английскими войсками, предпочитая сразу отступить. Об «осаде» европейских поселений речи не было. Станция, не застигнутая врасплох и сумевшая отбить первую атаку, могла вздохнуть с облегчением – больше ей всерьез ничего не угрожало. У генерала Уилера не было ни малейшего основания полагать, что в этот раз все будет как-то иначе. Он не готовился к осаде – он готовился к короткой стычке, которая должна будет отрезвить мародерствующих бунтовщиков и продемонстрировать им, что здесь им не светит легкой добычи. Этого должно было быть достаточно. В только что законченном укреплении Уилер разместил свою небогатую артиллерию – шесть 9-фунтовых орудий и одну легкую 3-фунтовую пушку. Не густо, конечно, но чтобы дать «от ворот поворот» разнузданной толпе сипаев, должно хватить.
К концу мая напряжение в городе стало невыносимым. Вспыхнуть могло в любую минуту. Уилер отдал приказ эвакуировать все европейское население во вновь отстроенное укрепление, и одновременно все-таки послал к сэру Генри Лоуренсу в Лакхнау за подкреплениями – благо ожидаемое выступление в Лакхнау тоже пока не состоялось. Лоуренс прислал все, что смог выделить – 48 человек из 32-го пехотного пока (британского) и два эскадрона иррегулярной туземной конницы под командованием капитана Флетчера Хэйса. Конница прибыла уже в состоянии явного брожения. Уилер не рискнул впустить ее внутрь укрепленного периметра. Капитан Хэйс вызвался вывести эскадроны на разведку, надеясь, что изоляция от остального гарнизона позволит ему утихомирить страсти. Назад он не вернулся – как выяснилось потом, спустя два дня он был застрелен в спину одним из своих соваров, после чего конница перешла на сторону мятежников. Еще несколько дней спустя в Канпур прибыли подкрепления из Калькутты – 100 человек из 84-го британского пехотного полка, но Уилер сразу же отослал половину из них дальше в Лакхнау – его очень беспокоила безопасность столицы провинции.
Между тем, в Канпуре происходила эвакуация. Несмотря на все усилия Уилера, избежать паники среди гражданских не удалось. Перепуганные женщины и плачущие дети, вооруженные чем попало отцы семейств, галдящие слуги заполонили пространство внутри защитного периметра. Белые семьи и полукровки-евразиаты заняли казармы, набившись в них, как сельди в бочки. Слуги-индусы заняли все островки тени, которые только можно было найти вне зданий. Вскоре выяснилось, что запасы воды, которые успели доставить в «крепость», были явно недостаточными – носильщиков не хватало. Колодца внутри периметра не было – но, собственно, никто ведь и не рассчитывал, что это место придется удерживать дольше одного-двух дней, так что можно было и потерпеть.
В это время к Уилеру неожиданно явился старый друг всех англичан Нана Саиб, и предложил свою помощь – у него, конечно, немного войск, и они не самого лучшего качества, но это хоть что-то. К тому времени Уилер начинал изрядно сомневаться в его искренности, но особого выбора у него уже не было. Нана Саиб прислал около трехсот человек с двумя пушками. Уилер попросил их взять под охрану казначейство станции и арсенал. Вполне вероятно, что генерал неплохо отдавал себе отчет в ненадежности этих людей, но это позволило ему освободить еще горстку английских солдат для обороны периметра. Буквально в последний момент, когда уже никто не ждал, прибыла еще небольшая, но ценная помощь от Лоуренса – полубатарея конной артиллерии под командованием лейтенанта Эша, в составе двух 9-фунтовых пушек и одной 24-фунтовой гаубицы.
Всего на начало июня 1857 года внутри оборонительного периметра находились: 60 английских артиллеристов, 70 инвалидов, 48 солдат из 32-го пехотного, 50 солдат из 84-го пехотного, около 200 вооруженных мужчин (в их числе «свободные» офицеры, находившиеся в это время в Канпуре, и просто боеспособные гражданские), около 330 женщин и детей.
В ночь на 4 июня произошло то, чего все уже давно ждали. Условный сигнал - три пистолетных выстрела, прозвучавших в лагере одного из туземных полков – ознаменовал начало бунта.
Субедар-майор Бховани Сингх, седой и закаленный в боях индийский офицер, ветеран обеих Англо-сикхских войн и Афганистана, дежурил в ту ночь в штабе 2-го Бенгальского полка. Вскоре после полуночи в помещение штаба вошла группа вооруженных соваров и потребовала выдать им знамя и полковую казну. Бховани Сингх отказался. Мятежники оглушили его ударом по голове и забрали знамя и сундук с деньгами. Под командованием нескольких младших офицеров полк снялся с лагеря в темноте и выступил по дороге в сторону реки. На выезде из лагеря им преградил путь их английский командир, полковник Джон Эварт. Один, на белом коне, он попытался остановить своих солдат и повернуть их вспять. «Дети, не делайте этого!» - кричал он. – «Это не ваш путь! Вернитесь назад!» Совары проигнорировали его. Ни у кого из них не поднялась рука на полковника; они просто обогнули его, стараясь не глядеть в его сторону. Опозоренный и оскорбленный Эварт поскакал к Уилеру и потребовал срочно послать в погоню за бунтовщиками конноартиллерийскую полубатарею Эша. Уилер отказался – люди Эша были его единственными мобильными силами, и он боялся потерять их в темноте и хаосе.
Тем временем, взбунтовавшиеся полки разграбили арсенал и казначейство станции – «охрана», столь любезно предоставленная Нана Саибом, немедленно присоединилась к мятежникам. Затем сипаи двинулись к единой заранее назначенной точке сбора – Навабганджу. Там главные офицеры-заговорщики (их было несколько человек из разных полков, в их числе - субедар Тика Сингх, хавильдар-майор Гопал Сингх и другие) планировали привести войска в порядок, с тем, чтобы выступить оттуда к Дели. Не все сипаи последовали за ними – около двадцати человек, в основном сохранивших лояльность офицеров, присоединились к англичанам в их укреплении. Там же укрылось и около 40 музыкантов взбунтовавшихся полков (что неудивительно, т.к. музыканты туземных частей в армии Компании, как правило, были евразиатами-христианами, поэтому рассчитывать на что-то хорошее со стороны своих сослуживцев-мятежников им вряд ли приходилось). Навабганджа мятежные полки достигли к рассвету и остановились на привал. Туда же прибыл Нана Саиб на слоне с пышной свитой.
С самого начала Нана Саиб планировал присоединиться к мятежным сипаям, если удастся – возглавить их в походе к Дели, и тем самым упрочить свое положение в глазах «нового режима». Однако против выступил Азимулла Хан. Зачем вообще идти в Дели? – спросил он. В Дели Нана Саиб будет лишь одним из многих, значение его там будет если не равно нулю, то в любом случае, весьма низко. Особых друзей при дворе Бахадур Шаха у него нет. И нет никаких гарантий, что режим «возрожденных Моголов» будет более благосклонен к мечтам и чаяниям «вечного претендента», чем колониальная администрация. К чему все это? Не лучше ли использовать сложившуюся ситуацию себе на пользу? В Навабгандже сосредоточились довольно значительные силы. Если удастся склонить их на свою сторону… что ж, и с меньших ростков начинались великие империи. Что мешает Нана Саибу утвердить собственную власть – сначала в Канпуре, затем – в Авадхе в целом, а там, глядишь, и в Бенгалии? Что сейчас стоит между ним и троном, о котором он мечтал с детства и которого его так коварно лишили? Реально – только горстка англичан, засевших в своем жалком земляном укреплении.
Идея была многообещающей, долго убеждать не пришлось. После непродолжительных переговоров с вожаками мятежников, войска были выстроены для парада. Субедар Тика Сингх как представитель сипаев пал ниц перед слоном, на котором восседал Нана Саиб и приветствовал его как нового Пешву возрожденной конфедерации маратхов. Солдаты выразили свое ликование громким криком. Новоиспеченный Пешва произнес небольшую, но проникновенную речь, пообещав удвоить жалованье сипаям и вдобавок выдать каждому по золотому браслету стоимостью в 100 рупий после уничтожения английского гарнизона, и, развернув войска, повел их снова на Канпур.
Между тем, генерал Уилер, выждав некоторое время после отбытия основных сил мятежников, отправил конных артиллеристов Эша на разведку. Однако они едва успели отъехать от защитного периметра на 500 ярдов (примерно 450 м.), как столкнулись с передовыми частями возвращающегося противника. Силы были категорически неравны, и люди Эша поспешно отступили – все, кроме одного офицера, лошадь которого понесла, доставив своего владельца в самую гущу врагов, где его немедленно подняли на штыки.
Шок, испытанный англичанами, нетрудно себе представить. Весь их расчет строился на том, что мятежники не попытаются всерьез осадить их не слишком убедительное укрепление, а сразу же уйдут – и повторюсь, у них были все основания предполагать, что именно так оно и произойдет. Теперь, с первым орудийным выстрелом, эти надежды бесповоротно рухнули.
Сипаи, не теряя времени, подтянули свою артиллерию и начали ураганный обстрел английских позиций. В течение нескольких часов к северу и к западу от периметра было установлено пять осадных батарей, в общей сложности – 14 орудий, преимущественно тяжелых. Англичане попытались вести контрбатарейный огонь и вывели из строя одну из вражеских пушек, но их орудия были легче и уступали в дальности. Мятежники просто отодвинули свои батареи подальше и продолжили обстрел почти безнаказанно – теперь из всех английских орудий до них доставала лишь одна 24-фунтовая гаубица. На головы англичан обрушился настоящий ливень огня и железа. Основной мишенью стали здания казарм, битком набитые людьми.
XIX век был эпохой величайшего расцвета эпистолярного и дневникового жанра. Люди писали друг другу много, охотно и по любому поводу, а когда у них оставалось свободное время от этой переписки – писали для самих себя, писали для своих гипотетических потомков, писали иногда просто «в стол» - лишь бы высказать, зафиксировать, передать свои чувства и мысли – если не собеседнику, так хоть бумаге. Благодаря этому история приобретает особый, очень личностный разрез. У нас появляется словно бы окно в тот, ушедший, полузабытый мир – окно, которое хоть и не дает общей картины, зато позволяет выхватить какие-то яркие цветные детали – иногда даже звуки, запахи, неясные ощущения – которые испытывали люди, действительно находившиеся «там и тогда». Эти давно мертвые люди становятся для нас живыми свидетелями, теми голосами, которые не позволяют истории превратиться в сухой и скучный перечень фактов.
В эпизоде осады Канпура таким свидетелем для нас является симпатичная 18-летняя девушка-евразиатка по имени Эмили Хорн, которой довелось пережить всю осаду от начала до конца, равно как и события, которые за ней последовали – в чем она оказалась удачливее многих своих товарищей по несчастью. Вот что она пишет о первом дне осады: «Вокруг нашего укрепления находилось несколько больших построек… они были заняты мятежниками, и с их крыш и из окон весь день на нас дождем лился сплошной поток пуль. Бомбы падали повсюду… Одна бомба с шипением упала в окоп и взорвалась, убив семерых женщин. Окна и двери были очень быстро сорваны с петель, пули, ядра и бомбы начали свободно гулять по ничем не защищенным зданиям…» Чуть дальше Эми описывает, как одна ее знакомая семейная пара попыталась укрыть двух своих дочерей 8 и 9 лет в дальней комнате в самой глубине казармы – им казалось, что там будет безопаснее. Когда родители вернулись через полчаса, они обнаружили, что бомба, выпущенная из тяжелой гаубицы, пробила крышу и разорвалась в комнате; от девочек не осталось практически ничего. Один из английских чиновников, Чарльз Хиллерсдон, отвел свою беременную жену за угол казармы, с противоположной стороны от линии обстрела, надеясь, что там она сможет укрыться от огня мятежников. Но в тот момент, когда он говорил с ней, ядро пробило здание насквозь и попало ему в живот, забрызгав жену с головы до ног кровавыми ошметками. Она пережила мужа ненадолго – спустя несколько часов ее заживо похоронило под обломками обрушившейся стены. Ее откопали, но череп ее был проломлен упавшей балкой, и она умерла, не приходя в сознание. Это было только начало подлинного ада.
Самое удивительное во всей этой истории, это то, как много людей на самом деле выжили под этим огнем, где, казалось, не могло выжить ничто. Люди учились вжиматься в землю и прятаться за малейшими неровностями, перемещаться по всей территории «укрепления» перебежками, практически не разгибаясь. Очень скоро они переставали замечать постоянный свист пуль над головой. Мертвых хоронили наскоро здесь же, в неглубоких траншеях, кое-как присыпав комьями земли. И каждый раз, когда мятежники пытались пойти на штурм, надеясь добить горстку выживших защитников одним ударом, из-за брустверов, где «по науке» уже давно не должно было быть ничего живого, их встречал плотный ружейный огонь, и сипаи снова откатывались назад, устилая путь отступления своими трупами. Осажденные периодически даже совершали вылазки. В одну из ночей небольшому отряду из числа офицеров и гражданских добровольцев под командованием капитана Мура из 32-го пехотного полка удалось подобраться к особенно досаждавшей им батарее мятежников, перерезать часовых и вывести из строя две гаубицы, заклепав запальные отверстия гвоздями.
Между тем, к мятежникам продолжали прибывать подкрепления. Прослышав о «воцарении» Нана Саиба, к нему потянулись взбунтовавшиеся войска из других окрестных гарнизонов. По сути дела, возник второй центр Мятежа, альтернативный по отношению к Дели. Очень скоро под командованием Нана Сиба находилось не менее 6-7 тысяч человек. Среди сипаев распространялись баснословные рассказы о деяниях и могуществе Нана Саиба – среди прочего, говорили, что «Нана Саиб отправил гонца на верблюде к шаху России, скоро тот пришлет большую армию и всем англичанам придет конец». Многие также считали, что у англичан нет других войск, кроме тех, которые находятся в Индии, поэтому победа над Англией считалась делом решенным, не вызывающим ни малейших сомнений.
Первым распоряжением новоявленного Пешвы, сразу же по его прибытии в Канпур в этом качестве, еще в первый день осады, стал приказ о прочесывании города в поисках остававшихся там европейцев, и об их немедленной казни, а равно и о казни любого индийца, заподозренного в их укрывательстве. Приказ был выполнен неукоснительно. Немалое количество англичан, как выяснилось, по той или иной причине не подчинилось решению Уилера о тотальной эвакуации – у кого-то были дела в городе, кто-то эвакуировался, но потом вернулся за чем-то, и оказался застигнут вспыхнувшим бунтом вне пределов периметра. Спастись не удалось никому. Один из жителей Канпура, раджпут, впоследствии рассказал англичанам, как в одном из европейских бунгало сипаи нашли прячущуюся английскую семью – мужчину, женщину и ребенка. Их отволокли к Нана Саибу, который немедленно приказал убить их. Всех троих тут же расстреляли.
Спустя несколько дней в руки мятежникам попала еще более обильная добыча – их конница перехватила большую партию гражданских беженцев из британской станции в Фатехгархе, которые пытались спуститься по Гангу в лодках – около 120 человек (чиновники, миссионеры, торговцы и их семьи). Пленных привели в город связанных друг с другом одной длинной веревкой, со скрученными за спиной руками. Многие были босиком, с кровоточащими ногами, в изможденном состоянии, падающие от жажды – за долгий путь под палящим солнцем им досталось в лучшем случае по глотку воды на человека. Чтобы решить их судьбу, был собран целый совет. Очевидцы впоследствии вспоминали, что Нана Саиб сначала хотел сохранить их в качестве заложников, но против этого единодушно и громогласно выступили его младший брат Бала Рао, Азимулла Хан и Тика Сингх, причем последний кричал, что если Нана Саиб не отдаст приказа убить пленных, он сделает это сам, и не спрашивая его. Нана Саиб согласился. Людей загнали в глубокую траншею и расстреляли.
Положение осажденных с каждым днем становилось все более тяжелым. Потери росли, запасы воды и провизии стремительно уменьшались, медикаментов практически не было, боеприпасов также было не слишком много, порох приходилось экономить. Уилер слал отчаянные письма Генри Лоуренсу в Лакхнау (слугам-индусам платили по 5000 рупий и больше за одно письмо, пронесенное под покровом ночи через позиции мятежников). «Дайте мне еще 200 человек», писал Уилер, «и я сниму осаду. Но без помощи мы не сможем держаться до бесконечности». Но Лоуренс сам к тому времени находился на осадном положении, и помочь ничем не мог. Помощь можно было ждать лишь со стороны Аллахабада, где концентрировались британские войска для экспедиции на помощь осажденным гарнизонам Авадха. Но их было мало, катастрофически мало, и сосредоточение их происходило болезненно долго.
Бродячий факир, Гуру Дабидин, предсказал Нана Саибу, что британские позиции падут 23 июня – в день столетней годовщины битвы при Пласси, считавшейся началом английского владычества в Индии. Это предсказание циркулировало среди осаждающих самым активным образом, и к моменту наступления назначенного срока мятежники психологически взвинтили себя до состояния слепого фанатизма. Утром 23 июня по сигналу на штурм укреплений пошли не менее 4000 сипаев. Англичане подпустили их практически вплотную и встретили залпом в упор картечью из всех оставшихся у них орудий. Мятежники откатились назад, но ненадолго. Весь день атака следовала за атакой, с разных направлений, почти без перерывов. Бойня была страшной. Неоднократно дело доходило до рукопашной, но в итоге ни одному из сипаев так и не удалось прорваться внутрь периметра. К вечеру рвения у них ощутимо поубавилось, колонны атакующих уже не рвались в бой наперегонки, а лишь периодически делали ленивые финты, отступая снова при первых выстрелах со стороны англичан.
Штурм захлебнулся, оставив практически все открытое пространство вокруг периметра усеянным окровавленными телами. Но потери осажденных также были велики. Среди погибших был сын генерала Уилера, которому оторвало голову ядром на глазах у отца. Расход бесценных боеприпасов был огромен. Еды и воды почти не оставалось. Было ясно, что второго такого штурма осажденные не переживут. На следующий день, 24 июня, Уилер написал свое последнее письмо Лоуренсу – процитированное мной в эпиграфе к этой главе. Лоуренс получил это письмо лишь три дня спустя, 27 июня, и сразу же ответил: держитесь, только держитесь! Ему только что стало известно, что бригадный генерал Хэвлок выступает из Аллахабада с отрядом в 700 человек, пехотой, кавалерией и артиллерией, он должен подойти к Канпуру через 2-3 дня. «Ни в коем случае не доверяйте Нана Саибу», писал Лоуренс, переходя на французский – видимо, на тот случай, если письмо случайно попадет не в те руки: «il a tué beaucoup de prisonniers» («он убил много пленных»). Это письмо к адресату уже не попало.
Утром 25 июня Уилер получил письмо от Нана Саиба. Написанное в изысканно-вежливых выражениях, оно выражало восхищение храбростью осажденных, сожаление о тех тяготах и потерях, которые им довелось пережить, и заверения в том, что лично он, Нана Саиб, несмотря на ужасные обстоятельства, всегда симпатизировал англичанам, и сейчас отнюдь не желает их смерти. Дальнейшее сопротивление бесполезно, и все это понимают. Но он не кровожаден, о нет. Пусть англичане сложат оружие – и он позволит им в полной безопасности отступить в Аллахабад.
Уилер был с самого начала категорически против этого предложения. Но другие офицеры – такие люди, как Мур и Эш, герои осады, которых никто не мог заподозрить в трусости – выступили за капитуляцию. Они видели в ней хоть какой-то шанс спасти женщин и детей, которые будут обречены на верную гибель, если мятежники предпримут еще один штурм. Никто из них не верил Нана Саибу слепо – наивными они не были. Но они понимали, что в случае сдачи у гражданских появится пусть довольно сомнительный, но шанс; в случае же продолжения осады никаких шансов у них, скорее всего, не будет. После долгой дискуссии предложение было принято. Делегация от англичан встретилась на следующее утро с представителями сипаев и после некоторых споров выработала следующие условия капитуляции: англичане сдают оставшиеся у них пушки и казну, но сохраняют ручное оружие; Нана Саиб обеспечивает их достаточным количеством лодок со всем необходимым, включая провизию, чтобы добраться по реке до Аллахабада; он полностью гарантирует их личную безопасность. Исход был намечен на утро 27 июня.
Примерно в то время, когда сэр Генри Лоуренс в Лакхнау читал последнее письмо генерала Уилера, печальная процессия покинула такое обманчиво слабенькое, но так и не взятое врагом укрепление под Канпуром. Изможденные, в лохмотьях, покрытые грязью, пылью и пороховой гарью, поддерживая раненых, с женщинами и детьми в середине колонны, англичане двинулись к реке. Сзади, спереди и по сторонам их сопровождал многочисленный конвой из вооруженных сипаев. Как огромный раненый зверь, истекающий кровью и волочащий простреленную лапу, колонна проследовала к речной пристани, находившейся в неглубокой лощине, густо поросшей тростником. Это место называлось Сатичаура Гат.
Здесь по обе стороны лощины были выстроены парадным строем войска мятежников. За их спиной толпилась, волнуясь и шумя, многочисленная городская чернь. Со ступеней индуистского храма на ближайшем пригорке за происходящим наблюдал сам Нана Саиб со свитой. На воде покачивались лодки.
Лодки стояли на якоре на некотором удалении от берега, и англичанам пришлось войти в воду по пояс, чтобы до них добраться. Люди набивались в них, как сельди в бочки, грозя их перевернуть. Эми Хорн пришлось забраться на навес, призванный прикрывать пассажиров от палящего индийского солнца, вместе со своей маленькой сестрой, у которой была сломана нога. Но прежде чем лодки успели заполниться до конца, с одной из них прозвучал пронзительный крик ужаса.
В лодках не было весел. И не было провизии. Зато были кувшины с маслом, и маслом же были обильно политы пальмовые листья навесов и доски корпуса. И среди всего этого тлели свежеподожженные фитили.
У тех, кто в последний момент понял, что происходит, хватило времени только повернуться к берегу, когда прозвучал первый залп. Пушки, спрятанные в тростниковых зарослях, ударили картечью по лодкам и по людям, барахтавшимся в воде. Несколько перегруженных лодок вспыхнули сразу, мгновенно превратившись в огромные факелы. Другим удалось кое-как, отталкиваясь чем попало, отвалить на середину реки, но теперь по ним стреляли ядрами и разрывными бомбами. Конница устремилась на мелководье, рубя тех, кто пытался выбраться обратно. Сипаи со штыками наперевес бросились на англичан, еще остававшихся на суше. Здесь был убит генерал Уилер. Полковник Эварт вместе со своей женой был зарублен соварами его же бывшего полка. Капитан Мур и лейтенант Эш были убиты ядром, когда пытались сдвинуть с места севшую на мель лодку, наполненную людьми.
В конечном итоге, спастись удалось лишь одной лодке, но и из числа ее пассажиров в конце концов уцелело лишь четыре человека. После многих злоключений они добрались до территории дружественного англичанам раджи, который отказался выдать их мятежникам.
Между тем, резня на берегу была остановлена спустя некоторое время по сигналу Нана Саиба, который хотел сохранить некоторое количество пленников, надеясь получить за них выкуп. Порядка 125 человек, из них примерно 10-15 мужчин, остальные – женщины и дети, в полувменяемом состоянии были отконвоированы обратно в Канпур, где их поместили под сильной охраной в небольшом особняке на окраине города. Усадьба носила название Бибигарх – «дом любовницы» (когда-то ее построил английский офицер для своей любовницы-индианки), непосредственно перед Мятежом там жил один из колониальных чиновников с семьей. Для одной семьи это было весьма уютное и комфортное место. Для ста с лишним человек – изможденных, голодных, оборванных, израненных и только что переживших ужас Сатичаура Гат – оно было немногим лучше самой тесной и сырой подземной темницы.
Между тем, бригадный генерал Генри Хэвлок действительно выступил из Аллахабада со своим отрядом. Но продвижение его к Канпуру было значительно медленнее, чем те «два-три дня», на которые надеялся Лоуренс. В войсках началась дизентерия. Стычки с передовыми отрядами мятежников и страшная жара отнюдь не облегчали задачу. Люди падали и умирали от солнечного удара прямо на марше. Лишь 16 июля колонна Хэвлока добралась до окрестностей Канпура, разбила превосходящие силы, выставленные против нее Нана Саибом (колоссальное превосходство продемонстрировали те самые винтовки «энфилд», послужившие поводом к возникновению Мятежа, которыми теперь были перевооружены британские части), и 17 июля вошла в город. Англичане немедленно бросились искать своих пленных соотечественников. Они опоздали.
15 июля, когда до Канпура стал доноситься грохот английской канонады, Нана Саиб понял, что его надежды на возможность торговли с правительством на более-менее равных условиях становятся все более призрачными, зато перспективы привлечения к ответственности за содеянное – все более реальными и осязаемыми. В панике он отдал приказ уничтожить всех пленных и спрятать следы, чтобы никто не смог рассказать о том, что произошло в Канпуре и о его роли в этих событиях.
Мужчин, остававшихся среди пленных в Бибигархе, просто вывели во двор и без долгих разговоров расстреляли. Но когда сипаям, охранявшим усадьбу, приказали занять все окна и двери и стрелять в находящихся внутри здания женщин и детей, даже у них, уже зашедших столь далеко, сдали нервы. Они дали один залп поверх голов, и отказались стрелять дальше. Тогда Нана Саиб прислал трех человек из числа своей личной охраны. Войдя в дом с обнаженными саблями, они начали методичное избиение пленников. Труд был не из легких – женщины пытались сопротивляться, чем-то баррикадировать двери, прятали детей. Несколько раз ломались клинки сабель, приходилось останавливаться и делать передышку, пока слуги доставляли из города замену. Но в конечном итоге, спасения не было.
Когда англичане нашли Бибигарх, дом представлял собой подлинную бойню. «Я не преувеличиваю», писал один из офицеров, «когда говорю, что кровь доходила мне выше подошвы сапог». Если Нана Саиб всерьез надеялся таким образом «спрятать концы в воду», он просчитался жестоко – спрятать эти следы было физически невозможно. В равной мере не стоило ему полагаться и на молчание своих соплеменников – жители окрестных домов с готовностью рассказали англичанам обо всем, что произошло, и показали им колодец, куда были свалены тела убитых – наполнив его почти до краев. Сообщили они и о том, что некоторые из жертв явно были еще живы, когда их сбрасывали вниз. Стоя вокруг этого колодца, свирепые бородатые хайлендеры из шотландских частей колонны Хэвлока плакали, как дети.
Резня в Канпуре произвела в Англии эффект, сопоставимый из знакомых нам примеров разве что с тем, который имел теракт 11 сентября в Нью-Йорке. XIX век, при всей жесткости и антилиберальности (по нашим меркам) его понятий, был временем, когда люди еще массово верили в то, что войны должны вестись по определенным правилам – по-джентльменски, благородно, в белых перчатках. Шок был страшен. Ответ был вполне закономерен – англичане перестали брать пленных. Сипаев, захваченных вокруг Канпура, заставляли с тряпкой в руках мыть залитый кровью пол Бибигарха – прежде, чем повесить. Перед смертью английские солдаты заталкивали индусам в глотку куски говядины, мусульманам – свинины (иногда – и того, и другого, на всякий случай). В сражениях под Лакхнау сипаев, пытавшихся сдаваться в плен, поднимали на штыки с криком «Канпур!»
…Эми Хорн осталась жива, хотя у нее на глазах погибли мать, отчим и пятеро братьев и сестер. Ее захватил один из мятежных офицеров-мусульман, по имени Исмаил Хан, который скрыл ее от Нана Саиба и сделал своей наложницей. Бедная девушка девять месяцев провела в лагере сипаев, по ее собственным словам, «каждое утро гадая, не станет ли этот день для меня последним». Когда дела у мятежников пошли совсем скверно, ей удалось убедить Исмаил Хана отпустить ее, дав ему расписку в том, что она обязуется дать такие показания, которые оправдают его во всех совершенных им преступлениях.
Англичане искали Исмаил Хана долго и с особым пристрастием, но он пропал без следа.
