Дмитрий Конаныхин .Мертвый язык

[marss2]

(о языке газеты 1970-го года)

Уже третий день вчитываюсь, вслушиваюсь, всматриваюсь. Например, абзац:

"Жизнь заставила искать новые формы взаимосвязи науки и производства. Для разработки и выпуска новых конструкций на высоком техническом уровне их авторам нужно досконально изучить достижения отечественной и зарубежной науки и практики в своей и нередко в смежных областях. Затем следуют глубокие научные исследования и целый комплекс опытно-конструкторских работ. Только пройдя через все эти этапы, идеи ученых с помощью производственников могут быстро превратиться в реальные изделия. Но чтобы все время быть на должном уровне, исследователи и конструкторы должны иметь постоянный задел идей. А черпать их они . могут опять же только из глубоких и обстоятельных научных исследований.

Именно научно-производственное объединение дает такую возможность. На «Позитроне» например, увеличилось количество научных исследований, улучшилось их качество. Барьеры прежде разделявшие науку и практику, постепенно исчезали. Ныне заводы охотно берутся за освоение новой продукции, а разработчики столь же сознательно заботятся о технологичности создаваемых изделий".

Помню в детстве отец всё время шутил над интонацией ленинградских дикторов - максимально похоронным голосом: "Говорит... Ленинград... А сейчас... прослушайте... опус... три тыщи... сорок пять... ля-бемоль-минор... композитора... Ромуальда... Пупкина..."

А тут читаю приветы из 70-х.

Ведь люди это читали.

Ведь людей - живых - окружала эта мертвечина.

К 1970-му году язык Оттепели умер, пошёл трупными пятнами, мумифицировался. В каждом предложении, в каждом высказывании борьба отличного с хорошим и обязательная точка, чтобы, Боже упаси, не продохнуть.

"Какбычегоневышлизм".

Понятное дело, что ещё каких-то пятнадцать лет, и народ взвыл, взорвался - невозможно так, словно дементоры, высасывать народную душу - ну, ладно, коммунисты вынули веру с её молитвословием, экстазом, стоянием, восторгом, мукой, с постоянным обращением к Нему, лиричностью, нервом и тем электрическим зарядом, что душу встряхивает - но когда сахарной патокой чудовищно избыточных славословий (уже не большевистская наука, уже не сталинские священники и даже не хрущёвские жрецы, которые хоть понимали слова молитв, но не понимали смысла, нет - уже брежневские шаманы бубнили привычные мёртвые конструкции о величии Ленина, его уникальности, гениальности, исключитиельности) - и мертвечиной газет...

Ребята, ведь язык - это мировоззрение народа.

Если язык живой, то и душа народная жива.

А выньте из души веру, положите туда труп, и заставьте народ превозносить своих жрецов, заставьте его говорить-думать-мировоззрить махровейшим канцеляритом, пропитайте всю душу какбычегоневышлизмом - и не так рванёт.

Вот посмотрите - украинцы.

Мова создана на отрицании русского языка, т.е. в самом культурном коде, в самом мировоззрении заложено отрицание самих себя, истории, судьбы, веры. И сейчас, когда живой русский народ взбунтовался, когда живым, корявым, русским языком, простым, вперемешку с ругательствами - посылает само украинство к ебеней матери - каково им - себя ощущающими живыми - вдруг смутно, как-то странно, до инея в душе - понимать, что что-то не так.

Какая-то энергия другая.

Хоть ты ускачись на майданах, хоть ты урушникуйся по уши, всего зашароварь - а мировоззрение-то - оно - на отрицании построено.

И как больно, мучительно больно сидеть в таком шпагате?

Вот он - хохляцкий застой.

Мёртвый язык - мёртвые души.

Дай, Господи, нам опять в эту бездну не ухнуть - а то у нас целая свора жрецов-шаманов готова опять облизать Путина до состояния мумии, до "сиськи-матиськи", до снова уютной и привычной им мертвечины.

Как бы чего не вышло".

Русского.