Заратустра - удмурт, чуваши - потомки шумеров

[marss2]

Много лет я был знаком с одним ижевским литературоведом, ныне покойным. При встрече разговаривали мы на типичные интеллигентские темы: о судьбах Удмуртского университета и местной науки, о текущей политике; мой приятель - назовём его М. - вспоминал былые годы, делился мыслями на собственно литературоведческие темы.

И потому я нисколько не удивился, услышав раз от М., что тот занялся разработкой проблемы авторства романа "Тихий Дон". Замечу, что у меня самого принадлежность легендарной эпопеи перу Михаила Шолохова не вызывает никаких сомнений, и потому мне было приятно услышать, что и М. пришёл к тому же выводу с позиций своей науки. Он говорил, что нашёл в "Тихом Доне" следы литературной полемики, которую Шолохов вёл с каким-то своим заклятым другом, и ещё что-то - признаюсь, я слушал его не слишком внимательно.

Через некоторое время М. соообщил, что занялся проблемой авторства "Слова о полку Игореве", ничуть, конечно, меня не удивив - это многих славный путь. Нетрудно было, учитывая известный уровень историко-лингвистической компетенции коллеги, предсказать и результат: во время одной из последовавших после этого встреч М. заявил мне, что проблему он решил, и что "Слово" - это подделка XVIII века. Тут уж я, разумеется, даже не стал интересоваться деталями, а возбуждённое состояние собеседника приписал обычному воодушевлению исследователя, совершившего открытие.

Потом мы долго не виделись, а когда встретились, то М. сообщил, что теперь в фокусе его интересов - история удмуртской литературы, и что им были сделаны весьма значимые открытия. Вот на этом я попросил его остановиться подробнее: темы, связанные с историей удмуртской литературы, всегда были мне, как исследователю-удмуртоведу, интересны, а тем более интересными должны были выглядеть выводы человека "со стороны", каким по отношению к кружку национальных литературоведов являлся М.

Открытия же были такого рода. М. проанализировал творчество видных удмуртских писателей довоенной поры и пришёл к выводу, что все они - фальшивые фигуры. То есть люди такие - Герд, Петров и т.д. - в реальности были, но они не были писателями, во всяком случае - оригинальными. Все их сочинения - это лишь перевод на удмуртский язык своего рода темников или даже уже готовых произведений, которые присылались из некой специальной структуры, действовавшей в Москве.

Я, конечно, стал просить М. ознакомить меня с текстами его "удмуртских" работ. Но здесь нужно сделать отступление. Уважаемый читатель, несомненно, поинтересуется: а зачем было тратить время на чтение текстов, содержание которых даже в кратком пересказе можно было уверенно отнести к категории бредового? Отвечаю. Дело в том, что большая часть научных работ на темы, связанные с историей и культурой удмуртского народа и Удмуртии, скажем вежливо, не может похвастаться ни глубиной, ни широтой, ни методологической корректностью. Тем не менее, даже в плохих удмуртоведческих работах содержатся нередко пригодные для дальнейшей обработки идеи и наблюдения, поэтому читать их всё равно приходится. Говоря напрямую - к бреду мы привыкли, и не удивляемся. Не удивился я и в этот раз, но заинтересовался.

Удовлетворения своей заинтересованности я, впрочем, не получил. М. стал говорить, что работы он, конечно, мне даст, но сейчас у него на руках белового экземпляра нет, что его читает кто-то на кафедре, что надо бы отдать для компьютерного набора ("машинистке", как он выражался) рукописные варианты, но этот стоит денег, и еще что-то говорил - в общем, причины отказа выглядели вполне правдоподобными, и я этот вопрос отложил.

Но дальше было больше. С каждой новой встречей я видел, как возрастал градус дерзновения моего приятеля: вот он уже перешёл к анализу русской классики, вот он уже открыл, что и в отношении русских писателей довоенного периода дейтсвовала та же схема, что и в удмуртском случае - работали люди не сами, а по темникам или по готовым текстам.

И всякий раз М. уклонялся от того, чтобы познакомить меня со своими статьями. Причины находились новые, а параллельно он говорил, что ищет денег на издание работ, что местные литературоведы его труды отвергли из-за их новаторского характера, что он собирается писать не то Явлинскому, не то Ходорковскому...

У читателя опять возникнет, конечно, закономерный вопрос - неужели меня не насторожил специфический ход наших бесед? Насторожил, но поймите и вы меня. Что я должен был думать о об эмоционально неуравновешенно старшем преподавателе, который собирается писать Явлинскому и просить помощи в опубликовании научных статей, если где-то в это же время у меня, например, был разговор с почтенным профессором того же университета, далёким от маразма и склонностей к академическому бреду, который не менее восторженно рассказывал мне о том, что "Медведев открыл личный блог", и что он ему туда напишет, про все проблемы университетской науки расскажет и правду сыщет? Что нужно было думать, спрашиваю я вас?

На последней встрече М. заявил мне, что, согласно результатам его последних изысканий, все крупные имена русской литературы к. XIX - н. XX вв. - это псевдонимы, а писал под разными именами (Чехов, Булгаков, Горький и т.д.) один человек. Надо было что- то говорить в ответ, и я не нашёл ничего лучше, как в весьма энергичной форме потребовать представить рукописи. По растерянному виду собеседника я понял, наконец, что никаких рукописей у него и нет, что все эти пересказы научных работ со сногсшибательными открытиями - это чистая фабуляция.

Диагноз коллеги стал совершенно очевиден, от дальнейших встреч я стал решительно уклоняться, спустя некоторое время я узнал о том, что М. помещён в психиатрическую клинику, а совсем недавно пришла весть и о его кончине.

Что здесь хочется сказать? Рискованное это дело - историко-литературные штудии со сносгшибательными открытиями. Есть как минимум один, приведённый выше, очень печальный пример.

https://www.facebook.com/denis.sacharnych/posts/10208652589846801