marss2 | О сторонах света (Reply)

Оригинал взят у

Начало года 2014-го на Украине ознаменовалось явлением, которое ещё месяцем-двумя ранее любой здравомыслящий человек счёл бы фантазиями сумасшедшего. Восток, традиционно вялый и аполитичный, на протяжении трёх месяцев меланхолично глядевший на «мышиную возню в Киеве», испытал вдруг небывалый всплеск активности. Неведомая сила подняла и вывела на площади людей, по образу мыслей и привычкам более чем далёких от политической деятельности, и собрала вместе, казалось бы, несопоставимые символы – красное знамя СССР, имперский триколор, православные хоругви и городские флаги.

Вне зависимости от того, какими будут итоги этого уникального явления, оно нуждается в осмыслении и выявлении его истоков и механизмов.

Чтобы понять, какая сила могла мобилизовать эту массу людей, прежде всего, следует выявить те культурные особенности, которые определяют облик человека Востока и отличают его от жителя Запада; особенность Украины я вижу прежде всего в том, что граница между культурой Востока и Запада проходит непосредственно по её территории и разделяет её жителей надёжнее, чем это сделала бы контрольно-следовая полоса с вышками и колючей проволокой.

Человек Запада сформирован традициями Магдебургского права. Он закалён привычными притеснениями польского шляхетства – и он же многое перенял у своих давних гонителей в отношении защиты своих фактических прав. Он не понаслышке знает, что такое рокош, и помнит, что король должен знать своё место. Его мировоззрение отражается в католицизме – религии «магической», предполагающей предсказуемый результат правильно проведенного обряда. Задача человека в этой картине мира – совершить правильные действия соответственно предписанной инструкции.
Человек Запада воспринимает закон как договоренность, которую можно расторгнуть в одностороннем порядке и затем заключить новый договор – в этом нет никакой трагедии. Власть для человека Запада давно утеряла всякую сакральность – это всего лишь люди, выполняющие некую работу; при необходимости их можно от этой работы отстранить и заменить другими. Человек Запада имеет навык самоорганизации и выбора лидера – как в мирной повседневной жизни, так и в условиях вооружённого противостояния.

Человек Востока сформирован самодержавием, крепостным правом и традициями общины. Он экзистенциален; в его картине мира человек несёт ответственность прежде всего перед собственной совестью или Богом. Для него любая власть – нечто, чуждое миру человеческого, а вещный мир – заведомо плох и существует, как испытание для духа. Эти представления сконцентрированы в православии – религии в значительной степени мистической, предполагающей некий «непосредственный» контакт с Богом. Эта картина мира предполагает основною задачей человека в мире сохранение некоей своей внутренней непорочности и близости к Творцу в мире, полном зла и искушений.

Отношение человека Востока к закону значительно сложнее, чем у его западного соседа. Закон здесь даже отъявленными атеистами воспринимается через призму морали православного толка, расслаиваясь в результате на две «фракции». Та часть закона, которая признаётся обществом этически корректной, интериоризируется, превращаясь в «понятия»: так, нельзя «крысятничать» – воровать у своих, «нельзя ментов убивать», как говорил Гоша Куценко в роли Коренева-Лиса. Эти «понятия» постепенно теряют зримую связь с формальным законодательством и сакрализуются. Остальная часть закона, в которой не усматривается явной связи с моралью, объявляется необязательной.

В случае несоблюдения властью своей части «общественного договора» человек Востока не привык к формальному расторжению этой связи. Вместо этого всё бóльшая часть закона уходит в «необязательную» фракцию («как мне платят, так я и работаю») и даже «трикстеризируется», становится объектом насмешки («каждому немножко – не воровство, а делёжка», «закон что дышло» и т.п).

Одно из «понятий» человека Востока – принятых и сакрализованных фрагментов закона – есть запрет на организованный мятеж. Власть воспринимается как институт, данный свыше – то ли для испытания смирения, то ли в наказание за грехи. Осознанное и целенаправленное посягательство на Власть неприемлемо. В случаях исключительных допускается стихийный бунт – но он, как правило, индивидуален, аффективен и направлен против отдельных проявлений власти. В этом смысле характерным мятежом человека Востока является случай Сергея Каверина – мятежный одиночка убивает представителей власти и затем сжигает себя.

Ещё одной важной особенностью Востока, проистекающей из представлений о низменности вещного мира, является отношение к материальным ценностям. Человек Востока не чурается материальных благ, но никогда не преступит запреты «понятий» из-за того, что власть неэффективна или ворует. «Ну и нехай себе ворует, – говорит он. – Всё равно туда с собой не заберёт». Очень метко описывает эту позицию герой И.Бродского: «Говоришь, что все наместники – ворюги? Но ворюга мне милей, чем кровопийца». И, действительно, запреты на мятеж и даже на «душегубство» может быть преодолён, если речь идёт о борьбе с «кровопийцами» – если под угрозой со стороны власти оказывается сфера «духовного»: религия, историческая память – возможность «почитать дзядов и питаров», родной язык и даже давно утратившие официальную святость, но от этого ещё более ценимые человеком Востока сакральные предметы вроде памятников забытым вождям.

Способность западных соседей к самоорганизации и самостоятельному формированию вертикалей власти для человека Востока неприятна. С его точки зрения, любое самоорганизовавшееся сообщество, не освящённое официальной Властью – преступно по сути своей и ничем иным, кроме как бандой, быть не может. В этом одна из причин неодобрительного отношения Востока к киевскому Майдану; именно поэтому до определённых пор всё протестное движение Востока непременно выстраивалось вокруг хоть какого-то официального лица – даже если это Кернес или вообще Янукович…

Запад и Восток, сведенные друг с другом в границах одного государства, долго сосуществовали, не оказывая друг на друга заметного влияния вплоть до конца 13-го года. В начале зимы события Майдана – порождения культуры Запада – оказались в фокусе недоуменного внимания Востока. К концу зимы Восток осознал, что эти последствия этих событий касаются не только центральных улиц столицы, и забродил. К весне же 14-го года наступило прозрение. Восток, подобно девочке из анекдота про золотую рыбку, понял, что – можно было, можно, «а мужики-то и не знали». Можно выходить на улицы и проводить марши. Можно строить баррикады и водружать флаги. Можно захватывать здания и военную технику… Ведь если «им» можно – значит, можно и «нам», логично?

И в результате в уличную политическую активность Востока множество людей вовлекается сейчас не только по идеологическим мотивам (борьба с «кровопийцами»), но и ради того, чтобы испытать впервые осознанную степень свободы, определить и уяснить её рамки, фактически – освоить изменившуюся картину мира. Удостовериться в том, что можно.

Вот только насчёт стрельбы по милиционерам и бросания в них бутылок с зажигательной смесью, как я понимаю – на Востоке это всё ещё нельзя. И дай Бог, чтобы этой части катарсиса Востоку не пришлось пережить.

Безусловно, всё сказанное – крайне поверхностно и не претендует на роль исчерпывающего анализа. Это лишь взгляд с интересного мне ракурса на события, которые, я надеюсь, впоследствии станут объектом изучения специалистов.

К сказанному. В «Новой Газете» эта проблема рассматривается с похожего ракурса доктором исторических наук Алексеем Миллером: «Россия и Украина. Момент истины». Спасибо уважаемому frodian за ссылку.

К сказанному-2. Значительно позже. Rondarev (artem_r), http://artem-r.livejournal.com/399644.html

«...наш обыватель власть мыслит только как трансцендентную ему карательную инстанцию. Если же ее карающий меч по какой-то причине мешкает – то, значит, власть дала слабину: это не ее заслуга, это, напротив, сбой ее функционирования, своего рода нарушение онтологии»