![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Буря над Индией, ч. 4 (2)
Оригинал взят у ![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
fenrus_02 в Буря над Индией, ч. 4 (2)
fenrus_02 в Буря над Индией, ч. 4 (2)Между тем, на протяжении всего мая в городе было неспокойно. На стенах домов периодически появлялись листовки, призывавшие всех правоверных мусульман и индусов к восстанию и тотальному избиению христиан. Глиняных кукол наряжали в европейскую детскую одежду и рубили им головы мечами, под смех толпы. Индийские слуги Резиденции регулярно приносили тревожные слухи с базара, и жаловались, что многие торговцы, ранее дружелюбные, теперь отказываются продавать им свои товары, или заламывают фантастические цены.
Ранним вечером 30 мая один из сипаев 13-го Бенгальского туземного пехотного полка, которого Лоуренс ранее наградил за помощь в поимке шпиона, пришел в бунгало к английскому штабному офицеру, капитану Т.Ф. Уилсону, и сообщил ему, что на 9 часов этого же вечера назначено выступление мятежников в соседнем 71-м полку. Уилсон немедленно доложил об этом Лоуренсу.
Лоуренс был настроен скептически – до этого уже было несколько подобных тревог, оказавшихся ложными, но тем не менее, распорядился привести в готовность европейские войска, а сам отправился вместе с Уилсоном ужинать… в расположение 71-го полка. Они пили чай на веранде штабного бунгало, когда пробило девять. «Уилсон», сухо сказал сэр Генри, ставя чашку, «Ваши друзья не очень-то пунктуальны». И в этот момент в лагере раздались выстрелы. Прибежал индийский офицер, командовавший охраной штаба. «Прикажете заряжать?» - Спросил он Лоуренса. «Заряжайте». – Кивнул тот и проследовал к своей лошади. С глухим стуком опустились шомпола, забивая в стволы мушкетов тяжелые свинцовые пули. Уилсон вспоминал впоследствии, что он и другие присутствовавшие англичане почувствовали себя в тот момент крайне неуютно рядом с этими сипаями, в лояльности которых никто не мог быть уверен. Но Лоуренс не выказал ни малейшего сомнения. «Удерживайте штаб» - сказал он Уилсону, садясь в седло – «я разгоню этот сброд».
Сэр Генри один поскакал в лагерь английских войск, где уже стояли наготове части 32-го пехотного при шести орудиях. Взяв одну роту и две пушки, Лоуренс перекрыл дорогу между индийским лагерем и городом. Остальные войска под командованием подполковника Джона Инглиса выдвинулись на позиции направо от расположения 71-го. Сипаи открыли по ним огонь из своего лагеря, а затем попытались прорваться в сторону города, но англичане встретили их картечью, и мятежники откатились в противоположном направлении. По пути они убили нескольких английских офицеров, застигнутых в лагере – среди них был, в частности, лейтенант Грант, на теле которого впоследствии насчитали 15 штыковых ран.
Тем временем, взбунтовались не все сипаи – и не вызывает сомнения, что многих из оставшихся удержали от присоединения к своим товарищам именно быстрые и эффективные действия Лоуренса. В общей сложности, около 700 сипаев (один пехотный полк почти целиком, части еще нескольких – в том числе и мятежного 71-го, а также большая часть 7-го кавалерийского полка) присоединились к англичанам. Однако сил было недостаточно, чтобы помешать отступлению основной массы мятежников под покровом ночи.
Вскоре после рассвета 31 мая Лоуренсу доложили, что мятежники заняли лагерь кавалерии в Мудкипуре, неподалеку от Лакхнау, и он двинулся туда. Перед лагерем были выстроены около тысячи сипаев. Когда Лоуренс с войсками приблизился, из вражеских рядов выехал одинокий всадник. Он взмахнул над головой саблей – и по этому сигналу примерно 2/3 «лояльных» соваров 7-го кавалерийского переметнулись к мятежникам. Тогда сэр Генри приказал пехоте остановиться. Английская артиллерия открыла огонь. После первых же нескольких выстрелов вся масса неприятеля начала отступать. Лоуренс с остатками конницы, а также группой конных английских офицеров и гражданских добровольцев кинулся в погоню. Они преследовали мятежников на протяжение примерно 7 миль, захватили около 60 пленных, но затем повернули назад. Их горстка всадников ничего не могла сделать против основных сил противника. Они отстояли Лакхнау, но теперь они могли только смотреть, как мятежники уходят – в сторону Канпура. Там вся эта масса сипаев присоединится к армии Нана Саиба…
Между тем, в самом Лакхнау в этот день тоже была предпринята попытка мятежа – было поднято зеленое знамя Пророка, и городская чернь хлынула на базарную площадь. Но это выступление было без особого труда разогнано туземной городской полицией. Как и практически везде, «народного восстания» без прямого контакта с мятежными войсками не получилось. Лоуренс на всякий случай взял под стражу нескольких подозрительных представителей местной аристократии. Двадцать два агитатора, обвиненных в подстрекании народа и солдат к бунту, были расстреляны после краткого заседания военного трибунала. Мятежные сипаи, захваченные в плен при отступлении, были повешены в назидание у ворот крепости Мачи Баван. Ситуация стабилизировалась.
Лоуренс вернулся в Резиденцию. Несмотря на относительно легкий успех, он прекрасно понимал, что выиграна лишь первая стычка – по сути дела, проба сил в большой битве за Авадх, и радоваться по этому поводу было преждевременно. Осознавая стратегическую важность Авадха – этой «колыбели сипаев», как он назвал его в одном из своих писем – он подозревал, что борьба не ограничится обычным сценарием «марша на Дели». Когда он получил известие о начале осады Канпура, его опасения начали подтверждаться…
Один из помощников сэра Генри, финансовый комиссионер Мартин Габбинс, вспыльчивый и воинственный сторонник активных наступательных действий, призывал его немедленно идти на помощь Канпуру. Однако Лоуренс понимал, что при всей заманчивости этой идеи, она могла привести в тех условиях лишь к катастрофе – и для Канпура, и для Лакхнау. Увести из Лакхнау все английские войска – значило автоматически сдать город мятежникам. Разделить и без того не слишком крупные силы – значило, скорее всего, получить две небоеспособные группировки, которые вряд ли смогут по отдельности справиться со своими задачами. Нет, помочь Уилеру отсюда, из Лакхнау, было невозможно. Оставалось лишь ждать и надеяться на помощь извне Авадха.
Спустя четыре дня после мятежа в Канпуре, сэр Генри слег. Истощенный организм отказывался функционировать в условиях нервной перегрузки. Врач прописал Лоуренсу полный покой и постельный режим. Но надолго его не хватило.
В отсутствие Главного комиссионера управление попытался взять на себя временный совет из пяти английских чиновников, однако одно из первых же его решений оказалось для него и последним. По инициативе все того же воинственного мистера Габбинса, совет решил разоружить и распустить оставшиеся в Лакхнау сипайские части – те, которые сохранили верность во время бунта 30-31 мая. Так, на всякий случай. В этот момент Лоуренс не выдержал. Как только сэру Генри сообщили о произошедшем, он поднялся с кровати, игнорируя отчаянные протесты доктора, разогнал совет и отменил его распоряжение. Сипаям вернули оружие. Они горячо благодарили Лоуренса за доверие. За исключением отдельных случаев индивидуального дезертирства, они сохраняли верность присяге до самого конца.
Поняв, что альтернативы нет, Лоуренс снова взял всю полноту власти в свои руки, хотя это и далось ему нелегко. Очевидцы вспоминают, что в те дни он выглядел скорее призраком, чем живым человеком из плоти и крови. Первым его действием после вынужденного перерыва был приказ инженерам начать подготовку защитного периметра к противостоянию артиллерии.
В течение следующих двух недель Резиденция и комплекс построек вокруг нее систематически превращались в крепость. На южной и северной оконечностях периметра были расположены мощные артиллерийские батареи, получившие названия «Канпурская батарея» и «Редан». Между собой они были соединены сложной системой укреплений, включавшей в себя каменную садовую ограду с проделанными в ней амбразурами, рвы, насыпи и палисады. В старом городском арсенале англичане нашли около двухсот старинных пушек различных калибров и размеров, без лафетов. Их тоже решили использовать на оборонительной линии. На крышах домов внутри периметра были сооружены брустверы для стрелков. Окна и двери домов были забаррикадированы, в стенах пробиты бойницы. Подвалы Резиденции были расширены и укреплены, и заполнены до отказа боеприпасами и провизией. Канпур был застигнут врасплох, но больше таких подарков мятежникам никто преподносить не собирался.
Между тем, едва ли не каждый день приходили известия о все новых и новых мятежах в войсках. Лакхнау и Канпур оставались практически единственными очагами сопротивления в Авадхе.
Информацию о том, что генерал Уилер ведет с Нана Саибом переговоры о капитуляции, Лоуренс получил лишь 28 июня – когда все уже свершилось. Поздним вечером того же числа ему сообщили о резне в Сатичаура Гат. Лакхнау остался один. Не вызывало ни малейшего сомнения, что теперь все силы мятежников в Авадхе будут обращены на него. На самом деле, армия Нана Саиба выступила от Канпура немедленно после побоища и уже двигалась в сторону столицы. Утром 29 июня Лоуренс узнал, что передовые части сипаев достигли городка Чинхат, в восьми милях к востоку от Резиденции по дороге на Файзабад.
Сэр Генри решил атаковать. Это решение может показаться опрометчивым, учитывая ранее сказанное о недостатке сил, но противник находился недалеко, и Лоуренс имел основания рассчитывать на успех небольшой «разведки боем» против вражеского авангарда. Цели он ставил двоякие: во-первых, оттянуть время, напугать мятежников и заставить их притормозить свое продвижение – ведь каждый день их промедления увеличивал шансы, что к англичанам подоспеет помощь. Во-вторых, Лоуренс хотел окончательно убедиться в лояльности оставшихся с ним сипаев, «повязать их кровью», заставив открыто сражаться против их вчерашних товарищей. Лучше было сделать это сейчас, чем рисковать изменой внутри защитного периметра, когда дело дойдет до непосредственной осады. Наконец, был и моральный аспект – после известий о резне в Сатичаура Гат многие англичане горели ненавистью и желанием как можно скорее столкнуться с врагом лицом к лицу.
Проблема была не в изначальной рискованности предприятия. Проблема была в том, что сэр Генри, при всех его выдающихся дипломатических и административных талантах, если не считать краткой стычки с мятежниками в ночь с 30 на 31 мая, никогда в жизни не командовал войсками в бою.
На рассвете 30 июня войска, выделенные для вылазки, стали стягиваться к точке сбора. Колонна включала в себя 3 роты британской пехоты, 2 сипайские роты, эскадрон Авадхского иррегулярного кавалерийского полка (состоявший по большей части из сикхов), большую часть добровольческой кавалерии, батарею европейской артиллерии, полторы батареи индийской артиллерии и одну тяжелую 8-дюймовую гаубицу, которую тянул слон. Еще несколько слонов были навьючены провизией. Командовал сам Лоуренс, с подполковником Инглисом в качестве заместителя.
С самого начала все пошло не так. Один из контингентов, который должен был подойти из крепости Мачи Баван, опоздал на общий сбор. Из-за этого выступление задержалось, и к тому моменту, когда все же прозвучала команда выступать, солнце уже было высоко в небе, давая почувствовать на собственной шкуре все прелести индийского лета. Атмосфера очень быстро раскалилась до состояния печи, духота стояла такая, что воздух казался густым и тяжелым, как кисель. Злосчастные слоны тащились по дороге медленнее черепах. Спустя два часа колонна кое-как добралась до моста через ручей Кокрайл, примерно на полпути, где было решено сделать привал и позавтракать.
Пока солдаты разбивали бивуак, сэр Генри с группой штабных офицеров выехал вперед – искать врага. Они отъехали примерно на четверть мили, не встретив ни одной живой души, прежде чем им, наконец-то, попалась группа местных жителей. Допрошенные крестьяне сказали, что отсюда до самого Чинхата не видели ни одного мятежника. Очевидно, те решили остановиться и ждать подхода основных сил. Соваться слишком далеко с таким небольшим количеством войск, имея шанс наткнуться на всю вражескую армию, было опасно. Лоуренс приказал поворачивать назад, в Лакхнау. Вестовой поскакал к оставленным позади частям. В это время группа молодых офицеров стала убеждать Лоуренса, что поворачивать назад, раз уж они зашли так далеко, глупо, и что с тем же успехом они могут продолжить разведку до Чинхата. Немного поколебавшись, Лоуренс отправил второго ординарца вдогонку первому с прямо противоположным приказом – выступать вперед, на Чинхат.
Когда приказ прибыл, солдаты еще не успели позавтракать – обозные слоны отстали от колонны и подтянулись лишь только что. Марш пришлось продолжать на голодный желудок.
Последовало еще несколько часов пытки жарой и пылью. Наконец, измочаленная и обессилевшая колонна – люди буквально валились с ног – подошла на расстояние прямой видимости к Чинхату. Все было тихо. Лоуренс приказал колонне остановиться и послал вперед кавалерию – осторожно прощупать подступы к городу. Конница успела лишь немного продвинуться вперед, когда из деревушки Исмаилгандж, находившейся чуть в стороне налево от дороги, по ней открыли ружейный огонь. Тогда Лоуренс приказал выдвинуть вперед «слоновью» гаубицу.
Но в этот момент раздались гулкие раскаты артиллерийского залпа, клубы порохового дыма окутали мангровые заросли примерно в миле впереди, перед самой окраиной Чинхата, и на войска, остановившиеся на дороге, обрушился град ядер. Первым же попаданием оторвало голову одному из артиллеристов-индусов, вторым – убило нескольких обозных носильщиков. Заговорила основная позиция мятежников.
Лоуренс приказал войскам развернуться в боевую линию. Гаубица осталась в центре, на дороге; десять более легких орудий были выдвинуты чуть вперед и правее. Рядом с ними, под прикрытием нескольких крестьянских домов, выстроилась индийская пехота, на правом фланге – конница. Английская пехота заняла позицию налево от дороги, в небольшой впадине. Некоторое количество сипаев из 13-го полка было придано им в качестве застрельщиков.
Завязалась артиллерийская дуэль. Английская гаубица, причинившая колонне столько неудобств, оправдала потраченные на нее усилия – было хорошо видно, как выпущенные из нее бомбы раз за разом накрывают вражеские позиции. Однако полевые 9-фунтовые пушки на таком расстоянии были явно менее эффективны. Тем не менее, перестрелка продолжалась около часа, и в конце концов орудия мятежников начали замолкать. Англичане увидели на сипайских позициях движение, которое сочли за приготовление к отходу. Очевидно, мятежники не выдерживали бомбардировки. «Отлично!» - крикнул капитан Уилсон артиллеристам. – «Они отступают, добавьте им еще!» Лоуренс приказал своей коннице передвинуться еще правее, готовясь послать пехоту в атаку.
Но мятежники не собирались отходить. Их пушки снимались с позиции, готовясь к общему наступлению.
С похолодевшим сердцем английские офицеры наблюдали, как огромная масса сипаев, полк за полком, выкатывалась из зарослей на равнину, разворачиваясь для атаки. Мятежники в большинстве своем отказались от неудобных мундиров европейского покроя, иногда сохранив лишь форменные куртки, но почти во всех случаях заменив брюки мешковатыми туземными набедренными повязками-дхоти, а ботинки – легкими сандалиями. Многие целиком перешли на просторные белые индийские одежды, украшая их разноцветными бусами. Издалека они выглядели как длинная белая стена, ощетинившаяся сталью. Над головами реяли знамена. Пехота наступала в идеальном порядке, как на параде, густыми колоннами, под прикрытием стаек застрельщиков в рассыпном строю. Перед англичанами явно был не авангард, который они рассчитывали застать врасплох, а основные силы повстанческой армии.
И сейчас эти основные силы наступали двумя дисциплинированными массами, справа и слева от дороги, явно намереваясь охватить оба фланга английских позиций. 9-фунтовые полевые орудия открыли огонь картечью, проделывая громадные кровавые бреши в атакующих колоннах, но это не остановило мятежников. Перед лицом превосходящих сил противника лояльные сипаи на правом фланге стали откатываться назад – и в результате столкнулись с подходившей им на помощь английской ротой, которую Лоуренс перебросил с левого фланга.
Между тем, на самом левом фланге против наступающих мятежников попробовали выдвинуть батарею туземной артиллерии, но на крутом склоне несколько пушек перевернулось. Некоторые из находившихся поблизости английских офицеров впоследствии были уверены, что это было сделано специально. Оставшиеся индийские артиллеристы обратились в бегство, побросав свои орудия, за ними побежала и часть индийской пехоты, и многие из кавалеристов. Английский 32-й полк поднялся в отчаянную контратаку, но за несколько минут под перекрестным огнем потерял около трети личного состава, включая почти всех офицеров. Лоуренс отдал приказ об общем отступлении.
Говорят – и небезосновательно – что именно отступление является подлинным мерилом качества армии и способностей полководца. Если военный механизм отлажен, одерживать победы над противником, который поставлен в невыгодные условия, не так уж сложно. Куда сложнее спасти свою армию, когда в невыгодные условия поставлен ты сам, когда подавляющий своим численным превосходством противник преследует тебя по пятам, пытаясь окружить и отрезать путь к отходу, когда каждый шаг дается кровью. Сэр Генри Лоуренс не был великим полководцем. Великий полководец вообще вряд ли поставил бы свою армию в такую тяжелую ситуацию. Но как-то, общими героическими усилиями генерала и его людей, колонна сумела вырваться из ада.
Отступление от Чинхата было тяжелым. Европейская артиллерия сумела спасти все свои орудия и к тому же вывезти на себе множество раненых, но тяжелую гаубицу пришлось бросить – перепуганные стрельбой слоны разбежались. Части 32-го пехотного отступали с боем, вынужденные останавливаться и отбивать атаки мятежников едва ли не на каждом шагу. Вместе с ними сохранили стойкость сипаи 13-го туземного полка, которые в тот день спасли много английских раненых – иногда даже оставляя ради этого своих собственных. Упавшие, отставшие от колонны, сваленные с ног солнечным ударом люди немедленно добивались мятежниками.
Истекающая кровью колонна кое-как доползла до моста через Кокрайл, но здесь ее подстерегала самая страшная опасность. Большая масса вражеской конницы, появившаяся внезапно на левом ее фланге, попыталась обойти колонну и отрезать ее от моста, что означало бы окружение и скорую и однозначную гибель всех, оставшихся на этом берегу. Единственными, кто был способен преградить путь мятежникам, оказался небольшой отряд английской добровольческой кавалерии, состоявший вперемешку из «свободных» офицеров, находившихся в Лакхнау на момент Мятежа, чиновников Компании и просто вооруженных гражданских. Увидев грозившую пехоте опасность, добровольцы атаковали. Это не была одна из великих кавалерийских атак, прославленных в истории – по масштабам ей далеко было, конечно же, до лавины французской конницы под Прейсиш-Эйлау, до самоубийственных атак Понсонби и Нея при Ватерлоо, до этого бессмертного шедевра викторианского военного дилетантства – атаки Легкой бригады под Балаклавой. Но в ней был элемент того же благородного безумия. Под огнем вражеских пушек, в громе копыт и сверкании стали, добровольцы высыпали из-за гряды деревьев и ринулись лоб в лоб многократно превосходившему их численно противнику. Мятежники не выдержали и побежали, не дожидаясь столкновения – 35 человек обратили в бегство около 500 вражеских кавалеристов при двух орудиях.
Когда в колеблющемся жарком мареве показались купола и минареты Лакхнау, сэр Генри без сопровождения поскакал в Резиденцию и, подняв остававшиеся там войска, вывел их на помощь своей потрепанной колонне. Под прикрытием огня оборонительных батарей и засевшей в домах на подступах к периметру резервной роты 32-го полка, израненные и измотанные остатки отряда наконец-то укрылись внутри защитного периметра.
«Разведка боем» дорого обошлась англичанам. Колонна Лоуренса потеряла 365 человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести – потери, которые защитники Лакхнау с трудом могли себе позволить. Теперь было уже невозможно удерживать одновременно две отдельные позиции, как Лоуренс планировал изначально. Поэтому сэр Генри приказал гарнизону Мачи Баван заклепать свои пушки, взорвать крепость и отступить в Резиденцию под покровом ночи. Вскоре после полуночи город вздрогнул от тяжелого удара, повсюду посыпались стекла – старая крепость взлетела на воздух. Гарнизон без потерь достиг укрепленного периметра.
Теперь в Резиденции находилось около 3000 человек. Из них 1720 составляли комбатанты – 800 английских солдат и офицеров, 153 гражданских добровольца, остальные – лояльные сипаи. Из 1280 нонкомбатантов примерно половину составляли европейские женщины и дети, вторую половину – индийские слуги. Противостояли им значительно превосходящие силы мятежников – точные цифры неизвестны, поскольку численность повстанческих войск в Лакхнау и вокруг него постоянно колебалась, но в свете последующих событий общая численность порядка 6-7 тыс. человек представляется вероятной. Теперь осада началась всерьез.
По злой иронии обстоятельств, наибольший урон осажденным причиняла та самая злополучная 8-дюймовая гаубица, столь необдуманно брошенная ими при Чинхате без малейшей попытки вывести ее из строя. Гаубица, как и следовало ожидать, оказалась в руках у мятежников, которые немедленно нашли ей применение – обстреливать издалека здание Резиденции. 1 июля одна из выпущенных из нее бомб попала в кабинет сэра Генри и упала прямо между ним и его секретарем – но не взорвалась. Штабные офицеры тут же стали просить Лоуренса сменить комнату, но он отмахнулся от них – «снаряд дважды в одно и то же место не попадает». К вечеру, однако, по мере того, как мятежники подтягивали свою артиллерию, обстрел стал более интенсивным, все больше и больше снарядов стало попадать в верхние этажи Резиденции. Чтобы успокоить подчиненных, Лоуренс все-таки согласился переехать – завтра. Назавтра капитан Уилсон напомнил ему об этом обещании. Сэр Генри снова подтвердил: да, если они все так настаивают, он переедет… только отдохнет сначала немного. Он выглядел совершенно изможденным, почти прозрачным от нервного истощения, и Уилсон не стал настаивать. Лоуренс прилег на диван, а Уилсон стал читать ему меморандум о распределении продовольствия среди осажденных, когда внезапно комната наполнилась пламенем и железом. Уилсона швырнуло на пол, все заволокло густым едким дымом. – «Сэр Генри!» - закричал полуоглушенный, но невредимый офицер. – «Сэр Генри, вы ранены?» Спустя несколько мгновений из-за клубов дыма донесся глухой голос Лоуренса: - «Нет, мистер Уилсон, я убит».
Один из осколков разорвавшейся бомбы перебил ему бедро, раздробил кости таза и прошел в брюшную полость. – «Сколько мне осталось жить?» - Спросил Лоуренс у врача. – «Сорок восемь часов». – Покачал головой доктор.
Он оставался в сознании до самого последнего момента. Передавал дела помощникам, диктовал письма детям, много говорил о своей умершей жене, иногда просил почитать ему что-нибудь из Библии. Вокруг его постели все время толпились люди, военные и гражданские, многие плакали. Последними словами Лоуренса было: - «Мистер Габбинс, извинитесь за меня перед всеми, кого я подставил под пули при Чинхате… Скажите им, пусть они помнят о Канпуре и никогда не сдаются. Да благословит вас Бог».
На своей могиле он просил поставить простой камень с надписью: «Здесь лежит Генри Лоуренс, который пытался исполнить свой долг». Но к сожалению, в тех условиях даже это исполнить не представлялось возможным. Сэр Генри был похоронен в братской могиле, вместе с несколькими другими защитниками Резиденции, и военным салютом ему послужил непрекращающийся грохот артиллерийской канонады. Осада продолжалась.
Ранним вечером 30 мая один из сипаев 13-го Бенгальского туземного пехотного полка, которого Лоуренс ранее наградил за помощь в поимке шпиона, пришел в бунгало к английскому штабному офицеру, капитану Т.Ф. Уилсону, и сообщил ему, что на 9 часов этого же вечера назначено выступление мятежников в соседнем 71-м полку. Уилсон немедленно доложил об этом Лоуренсу.
Лоуренс был настроен скептически – до этого уже было несколько подобных тревог, оказавшихся ложными, но тем не менее, распорядился привести в готовность европейские войска, а сам отправился вместе с Уилсоном ужинать… в расположение 71-го полка. Они пили чай на веранде штабного бунгало, когда пробило девять. «Уилсон», сухо сказал сэр Генри, ставя чашку, «Ваши друзья не очень-то пунктуальны». И в этот момент в лагере раздались выстрелы. Прибежал индийский офицер, командовавший охраной штаба. «Прикажете заряжать?» - Спросил он Лоуренса. «Заряжайте». – Кивнул тот и проследовал к своей лошади. С глухим стуком опустились шомпола, забивая в стволы мушкетов тяжелые свинцовые пули. Уилсон вспоминал впоследствии, что он и другие присутствовавшие англичане почувствовали себя в тот момент крайне неуютно рядом с этими сипаями, в лояльности которых никто не мог быть уверен. Но Лоуренс не выказал ни малейшего сомнения. «Удерживайте штаб» - сказал он Уилсону, садясь в седло – «я разгоню этот сброд».
Сэр Генри один поскакал в лагерь английских войск, где уже стояли наготове части 32-го пехотного при шести орудиях. Взяв одну роту и две пушки, Лоуренс перекрыл дорогу между индийским лагерем и городом. Остальные войска под командованием подполковника Джона Инглиса выдвинулись на позиции направо от расположения 71-го. Сипаи открыли по ним огонь из своего лагеря, а затем попытались прорваться в сторону города, но англичане встретили их картечью, и мятежники откатились в противоположном направлении. По пути они убили нескольких английских офицеров, застигнутых в лагере – среди них был, в частности, лейтенант Грант, на теле которого впоследствии насчитали 15 штыковых ран.
Тем временем, взбунтовались не все сипаи – и не вызывает сомнения, что многих из оставшихся удержали от присоединения к своим товарищам именно быстрые и эффективные действия Лоуренса. В общей сложности, около 700 сипаев (один пехотный полк почти целиком, части еще нескольких – в том числе и мятежного 71-го, а также большая часть 7-го кавалерийского полка) присоединились к англичанам. Однако сил было недостаточно, чтобы помешать отступлению основной массы мятежников под покровом ночи.
Вскоре после рассвета 31 мая Лоуренсу доложили, что мятежники заняли лагерь кавалерии в Мудкипуре, неподалеку от Лакхнау, и он двинулся туда. Перед лагерем были выстроены около тысячи сипаев. Когда Лоуренс с войсками приблизился, из вражеских рядов выехал одинокий всадник. Он взмахнул над головой саблей – и по этому сигналу примерно 2/3 «лояльных» соваров 7-го кавалерийского переметнулись к мятежникам. Тогда сэр Генри приказал пехоте остановиться. Английская артиллерия открыла огонь. После первых же нескольких выстрелов вся масса неприятеля начала отступать. Лоуренс с остатками конницы, а также группой конных английских офицеров и гражданских добровольцев кинулся в погоню. Они преследовали мятежников на протяжение примерно 7 миль, захватили около 60 пленных, но затем повернули назад. Их горстка всадников ничего не могла сделать против основных сил противника. Они отстояли Лакхнау, но теперь они могли только смотреть, как мятежники уходят – в сторону Канпура. Там вся эта масса сипаев присоединится к армии Нана Саиба…
Между тем, в самом Лакхнау в этот день тоже была предпринята попытка мятежа – было поднято зеленое знамя Пророка, и городская чернь хлынула на базарную площадь. Но это выступление было без особого труда разогнано туземной городской полицией. Как и практически везде, «народного восстания» без прямого контакта с мятежными войсками не получилось. Лоуренс на всякий случай взял под стражу нескольких подозрительных представителей местной аристократии. Двадцать два агитатора, обвиненных в подстрекании народа и солдат к бунту, были расстреляны после краткого заседания военного трибунала. Мятежные сипаи, захваченные в плен при отступлении, были повешены в назидание у ворот крепости Мачи Баван. Ситуация стабилизировалась.
Лоуренс вернулся в Резиденцию. Несмотря на относительно легкий успех, он прекрасно понимал, что выиграна лишь первая стычка – по сути дела, проба сил в большой битве за Авадх, и радоваться по этому поводу было преждевременно. Осознавая стратегическую важность Авадха – этой «колыбели сипаев», как он назвал его в одном из своих писем – он подозревал, что борьба не ограничится обычным сценарием «марша на Дели». Когда он получил известие о начале осады Канпура, его опасения начали подтверждаться…
Один из помощников сэра Генри, финансовый комиссионер Мартин Габбинс, вспыльчивый и воинственный сторонник активных наступательных действий, призывал его немедленно идти на помощь Канпуру. Однако Лоуренс понимал, что при всей заманчивости этой идеи, она могла привести в тех условиях лишь к катастрофе – и для Канпура, и для Лакхнау. Увести из Лакхнау все английские войска – значило автоматически сдать город мятежникам. Разделить и без того не слишком крупные силы – значило, скорее всего, получить две небоеспособные группировки, которые вряд ли смогут по отдельности справиться со своими задачами. Нет, помочь Уилеру отсюда, из Лакхнау, было невозможно. Оставалось лишь ждать и надеяться на помощь извне Авадха.
Спустя четыре дня после мятежа в Канпуре, сэр Генри слег. Истощенный организм отказывался функционировать в условиях нервной перегрузки. Врач прописал Лоуренсу полный покой и постельный режим. Но надолго его не хватило.
В отсутствие Главного комиссионера управление попытался взять на себя временный совет из пяти английских чиновников, однако одно из первых же его решений оказалось для него и последним. По инициативе все того же воинственного мистера Габбинса, совет решил разоружить и распустить оставшиеся в Лакхнау сипайские части – те, которые сохранили верность во время бунта 30-31 мая. Так, на всякий случай. В этот момент Лоуренс не выдержал. Как только сэру Генри сообщили о произошедшем, он поднялся с кровати, игнорируя отчаянные протесты доктора, разогнал совет и отменил его распоряжение. Сипаям вернули оружие. Они горячо благодарили Лоуренса за доверие. За исключением отдельных случаев индивидуального дезертирства, они сохраняли верность присяге до самого конца.
Поняв, что альтернативы нет, Лоуренс снова взял всю полноту власти в свои руки, хотя это и далось ему нелегко. Очевидцы вспоминают, что в те дни он выглядел скорее призраком, чем живым человеком из плоти и крови. Первым его действием после вынужденного перерыва был приказ инженерам начать подготовку защитного периметра к противостоянию артиллерии.
В течение следующих двух недель Резиденция и комплекс построек вокруг нее систематически превращались в крепость. На южной и северной оконечностях периметра были расположены мощные артиллерийские батареи, получившие названия «Канпурская батарея» и «Редан». Между собой они были соединены сложной системой укреплений, включавшей в себя каменную садовую ограду с проделанными в ней амбразурами, рвы, насыпи и палисады. В старом городском арсенале англичане нашли около двухсот старинных пушек различных калибров и размеров, без лафетов. Их тоже решили использовать на оборонительной линии. На крышах домов внутри периметра были сооружены брустверы для стрелков. Окна и двери домов были забаррикадированы, в стенах пробиты бойницы. Подвалы Резиденции были расширены и укреплены, и заполнены до отказа боеприпасами и провизией. Канпур был застигнут врасплох, но больше таких подарков мятежникам никто преподносить не собирался.
Между тем, едва ли не каждый день приходили известия о все новых и новых мятежах в войсках. Лакхнау и Канпур оставались практически единственными очагами сопротивления в Авадхе.
Информацию о том, что генерал Уилер ведет с Нана Саибом переговоры о капитуляции, Лоуренс получил лишь 28 июня – когда все уже свершилось. Поздним вечером того же числа ему сообщили о резне в Сатичаура Гат. Лакхнау остался один. Не вызывало ни малейшего сомнения, что теперь все силы мятежников в Авадхе будут обращены на него. На самом деле, армия Нана Саиба выступила от Канпура немедленно после побоища и уже двигалась в сторону столицы. Утром 29 июня Лоуренс узнал, что передовые части сипаев достигли городка Чинхат, в восьми милях к востоку от Резиденции по дороге на Файзабад.
Сэр Генри решил атаковать. Это решение может показаться опрометчивым, учитывая ранее сказанное о недостатке сил, но противник находился недалеко, и Лоуренс имел основания рассчитывать на успех небольшой «разведки боем» против вражеского авангарда. Цели он ставил двоякие: во-первых, оттянуть время, напугать мятежников и заставить их притормозить свое продвижение – ведь каждый день их промедления увеличивал шансы, что к англичанам подоспеет помощь. Во-вторых, Лоуренс хотел окончательно убедиться в лояльности оставшихся с ним сипаев, «повязать их кровью», заставив открыто сражаться против их вчерашних товарищей. Лучше было сделать это сейчас, чем рисковать изменой внутри защитного периметра, когда дело дойдет до непосредственной осады. Наконец, был и моральный аспект – после известий о резне в Сатичаура Гат многие англичане горели ненавистью и желанием как можно скорее столкнуться с врагом лицом к лицу.
Проблема была не в изначальной рискованности предприятия. Проблема была в том, что сэр Генри, при всех его выдающихся дипломатических и административных талантах, если не считать краткой стычки с мятежниками в ночь с 30 на 31 мая, никогда в жизни не командовал войсками в бою.
На рассвете 30 июня войска, выделенные для вылазки, стали стягиваться к точке сбора. Колонна включала в себя 3 роты британской пехоты, 2 сипайские роты, эскадрон Авадхского иррегулярного кавалерийского полка (состоявший по большей части из сикхов), большую часть добровольческой кавалерии, батарею европейской артиллерии, полторы батареи индийской артиллерии и одну тяжелую 8-дюймовую гаубицу, которую тянул слон. Еще несколько слонов были навьючены провизией. Командовал сам Лоуренс, с подполковником Инглисом в качестве заместителя.
С самого начала все пошло не так. Один из контингентов, который должен был подойти из крепости Мачи Баван, опоздал на общий сбор. Из-за этого выступление задержалось, и к тому моменту, когда все же прозвучала команда выступать, солнце уже было высоко в небе, давая почувствовать на собственной шкуре все прелести индийского лета. Атмосфера очень быстро раскалилась до состояния печи, духота стояла такая, что воздух казался густым и тяжелым, как кисель. Злосчастные слоны тащились по дороге медленнее черепах. Спустя два часа колонна кое-как добралась до моста через ручей Кокрайл, примерно на полпути, где было решено сделать привал и позавтракать.
Пока солдаты разбивали бивуак, сэр Генри с группой штабных офицеров выехал вперед – искать врага. Они отъехали примерно на четверть мили, не встретив ни одной живой души, прежде чем им, наконец-то, попалась группа местных жителей. Допрошенные крестьяне сказали, что отсюда до самого Чинхата не видели ни одного мятежника. Очевидно, те решили остановиться и ждать подхода основных сил. Соваться слишком далеко с таким небольшим количеством войск, имея шанс наткнуться на всю вражескую армию, было опасно. Лоуренс приказал поворачивать назад, в Лакхнау. Вестовой поскакал к оставленным позади частям. В это время группа молодых офицеров стала убеждать Лоуренса, что поворачивать назад, раз уж они зашли так далеко, глупо, и что с тем же успехом они могут продолжить разведку до Чинхата. Немного поколебавшись, Лоуренс отправил второго ординарца вдогонку первому с прямо противоположным приказом – выступать вперед, на Чинхат.
Когда приказ прибыл, солдаты еще не успели позавтракать – обозные слоны отстали от колонны и подтянулись лишь только что. Марш пришлось продолжать на голодный желудок.
Последовало еще несколько часов пытки жарой и пылью. Наконец, измочаленная и обессилевшая колонна – люди буквально валились с ног – подошла на расстояние прямой видимости к Чинхату. Все было тихо. Лоуренс приказал колонне остановиться и послал вперед кавалерию – осторожно прощупать подступы к городу. Конница успела лишь немного продвинуться вперед, когда из деревушки Исмаилгандж, находившейся чуть в стороне налево от дороги, по ней открыли ружейный огонь. Тогда Лоуренс приказал выдвинуть вперед «слоновью» гаубицу.
Но в этот момент раздались гулкие раскаты артиллерийского залпа, клубы порохового дыма окутали мангровые заросли примерно в миле впереди, перед самой окраиной Чинхата, и на войска, остановившиеся на дороге, обрушился град ядер. Первым же попаданием оторвало голову одному из артиллеристов-индусов, вторым – убило нескольких обозных носильщиков. Заговорила основная позиция мятежников.
Лоуренс приказал войскам развернуться в боевую линию. Гаубица осталась в центре, на дороге; десять более легких орудий были выдвинуты чуть вперед и правее. Рядом с ними, под прикрытием нескольких крестьянских домов, выстроилась индийская пехота, на правом фланге – конница. Английская пехота заняла позицию налево от дороги, в небольшой впадине. Некоторое количество сипаев из 13-го полка было придано им в качестве застрельщиков.
Завязалась артиллерийская дуэль. Английская гаубица, причинившая колонне столько неудобств, оправдала потраченные на нее усилия – было хорошо видно, как выпущенные из нее бомбы раз за разом накрывают вражеские позиции. Однако полевые 9-фунтовые пушки на таком расстоянии были явно менее эффективны. Тем не менее, перестрелка продолжалась около часа, и в конце концов орудия мятежников начали замолкать. Англичане увидели на сипайских позициях движение, которое сочли за приготовление к отходу. Очевидно, мятежники не выдерживали бомбардировки. «Отлично!» - крикнул капитан Уилсон артиллеристам. – «Они отступают, добавьте им еще!» Лоуренс приказал своей коннице передвинуться еще правее, готовясь послать пехоту в атаку.
Но мятежники не собирались отходить. Их пушки снимались с позиции, готовясь к общему наступлению.
С похолодевшим сердцем английские офицеры наблюдали, как огромная масса сипаев, полк за полком, выкатывалась из зарослей на равнину, разворачиваясь для атаки. Мятежники в большинстве своем отказались от неудобных мундиров европейского покроя, иногда сохранив лишь форменные куртки, но почти во всех случаях заменив брюки мешковатыми туземными набедренными повязками-дхоти, а ботинки – легкими сандалиями. Многие целиком перешли на просторные белые индийские одежды, украшая их разноцветными бусами. Издалека они выглядели как длинная белая стена, ощетинившаяся сталью. Над головами реяли знамена. Пехота наступала в идеальном порядке, как на параде, густыми колоннами, под прикрытием стаек застрельщиков в рассыпном строю. Перед англичанами явно был не авангард, который они рассчитывали застать врасплох, а основные силы повстанческой армии.
И сейчас эти основные силы наступали двумя дисциплинированными массами, справа и слева от дороги, явно намереваясь охватить оба фланга английских позиций. 9-фунтовые полевые орудия открыли огонь картечью, проделывая громадные кровавые бреши в атакующих колоннах, но это не остановило мятежников. Перед лицом превосходящих сил противника лояльные сипаи на правом фланге стали откатываться назад – и в результате столкнулись с подходившей им на помощь английской ротой, которую Лоуренс перебросил с левого фланга.
Между тем, на самом левом фланге против наступающих мятежников попробовали выдвинуть батарею туземной артиллерии, но на крутом склоне несколько пушек перевернулось. Некоторые из находившихся поблизости английских офицеров впоследствии были уверены, что это было сделано специально. Оставшиеся индийские артиллеристы обратились в бегство, побросав свои орудия, за ними побежала и часть индийской пехоты, и многие из кавалеристов. Английский 32-й полк поднялся в отчаянную контратаку, но за несколько минут под перекрестным огнем потерял около трети личного состава, включая почти всех офицеров. Лоуренс отдал приказ об общем отступлении.
Говорят – и небезосновательно – что именно отступление является подлинным мерилом качества армии и способностей полководца. Если военный механизм отлажен, одерживать победы над противником, который поставлен в невыгодные условия, не так уж сложно. Куда сложнее спасти свою армию, когда в невыгодные условия поставлен ты сам, когда подавляющий своим численным превосходством противник преследует тебя по пятам, пытаясь окружить и отрезать путь к отходу, когда каждый шаг дается кровью. Сэр Генри Лоуренс не был великим полководцем. Великий полководец вообще вряд ли поставил бы свою армию в такую тяжелую ситуацию. Но как-то, общими героическими усилиями генерала и его людей, колонна сумела вырваться из ада.
Отступление от Чинхата было тяжелым. Европейская артиллерия сумела спасти все свои орудия и к тому же вывезти на себе множество раненых, но тяжелую гаубицу пришлось бросить – перепуганные стрельбой слоны разбежались. Части 32-го пехотного отступали с боем, вынужденные останавливаться и отбивать атаки мятежников едва ли не на каждом шагу. Вместе с ними сохранили стойкость сипаи 13-го туземного полка, которые в тот день спасли много английских раненых – иногда даже оставляя ради этого своих собственных. Упавшие, отставшие от колонны, сваленные с ног солнечным ударом люди немедленно добивались мятежниками.
Истекающая кровью колонна кое-как доползла до моста через Кокрайл, но здесь ее подстерегала самая страшная опасность. Большая масса вражеской конницы, появившаяся внезапно на левом ее фланге, попыталась обойти колонну и отрезать ее от моста, что означало бы окружение и скорую и однозначную гибель всех, оставшихся на этом берегу. Единственными, кто был способен преградить путь мятежникам, оказался небольшой отряд английской добровольческой кавалерии, состоявший вперемешку из «свободных» офицеров, находившихся в Лакхнау на момент Мятежа, чиновников Компании и просто вооруженных гражданских. Увидев грозившую пехоте опасность, добровольцы атаковали. Это не была одна из великих кавалерийских атак, прославленных в истории – по масштабам ей далеко было, конечно же, до лавины французской конницы под Прейсиш-Эйлау, до самоубийственных атак Понсонби и Нея при Ватерлоо, до этого бессмертного шедевра викторианского военного дилетантства – атаки Легкой бригады под Балаклавой. Но в ней был элемент того же благородного безумия. Под огнем вражеских пушек, в громе копыт и сверкании стали, добровольцы высыпали из-за гряды деревьев и ринулись лоб в лоб многократно превосходившему их численно противнику. Мятежники не выдержали и побежали, не дожидаясь столкновения – 35 человек обратили в бегство около 500 вражеских кавалеристов при двух орудиях.
Когда в колеблющемся жарком мареве показались купола и минареты Лакхнау, сэр Генри без сопровождения поскакал в Резиденцию и, подняв остававшиеся там войска, вывел их на помощь своей потрепанной колонне. Под прикрытием огня оборонительных батарей и засевшей в домах на подступах к периметру резервной роты 32-го полка, израненные и измотанные остатки отряда наконец-то укрылись внутри защитного периметра.
«Разведка боем» дорого обошлась англичанам. Колонна Лоуренса потеряла 365 человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести – потери, которые защитники Лакхнау с трудом могли себе позволить. Теперь было уже невозможно удерживать одновременно две отдельные позиции, как Лоуренс планировал изначально. Поэтому сэр Генри приказал гарнизону Мачи Баван заклепать свои пушки, взорвать крепость и отступить в Резиденцию под покровом ночи. Вскоре после полуночи город вздрогнул от тяжелого удара, повсюду посыпались стекла – старая крепость взлетела на воздух. Гарнизон без потерь достиг укрепленного периметра.
Теперь в Резиденции находилось около 3000 человек. Из них 1720 составляли комбатанты – 800 английских солдат и офицеров, 153 гражданских добровольца, остальные – лояльные сипаи. Из 1280 нонкомбатантов примерно половину составляли европейские женщины и дети, вторую половину – индийские слуги. Противостояли им значительно превосходящие силы мятежников – точные цифры неизвестны, поскольку численность повстанческих войск в Лакхнау и вокруг него постоянно колебалась, но в свете последующих событий общая численность порядка 6-7 тыс. человек представляется вероятной. Теперь осада началась всерьез.
По злой иронии обстоятельств, наибольший урон осажденным причиняла та самая злополучная 8-дюймовая гаубица, столь необдуманно брошенная ими при Чинхате без малейшей попытки вывести ее из строя. Гаубица, как и следовало ожидать, оказалась в руках у мятежников, которые немедленно нашли ей применение – обстреливать издалека здание Резиденции. 1 июля одна из выпущенных из нее бомб попала в кабинет сэра Генри и упала прямо между ним и его секретарем – но не взорвалась. Штабные офицеры тут же стали просить Лоуренса сменить комнату, но он отмахнулся от них – «снаряд дважды в одно и то же место не попадает». К вечеру, однако, по мере того, как мятежники подтягивали свою артиллерию, обстрел стал более интенсивным, все больше и больше снарядов стало попадать в верхние этажи Резиденции. Чтобы успокоить подчиненных, Лоуренс все-таки согласился переехать – завтра. Назавтра капитан Уилсон напомнил ему об этом обещании. Сэр Генри снова подтвердил: да, если они все так настаивают, он переедет… только отдохнет сначала немного. Он выглядел совершенно изможденным, почти прозрачным от нервного истощения, и Уилсон не стал настаивать. Лоуренс прилег на диван, а Уилсон стал читать ему меморандум о распределении продовольствия среди осажденных, когда внезапно комната наполнилась пламенем и железом. Уилсона швырнуло на пол, все заволокло густым едким дымом. – «Сэр Генри!» - закричал полуоглушенный, но невредимый офицер. – «Сэр Генри, вы ранены?» Спустя несколько мгновений из-за клубов дыма донесся глухой голос Лоуренса: - «Нет, мистер Уилсон, я убит».
Один из осколков разорвавшейся бомбы перебил ему бедро, раздробил кости таза и прошел в брюшную полость. – «Сколько мне осталось жить?» - Спросил Лоуренс у врача. – «Сорок восемь часов». – Покачал головой доктор.
Он оставался в сознании до самого последнего момента. Передавал дела помощникам, диктовал письма детям, много говорил о своей умершей жене, иногда просил почитать ему что-нибудь из Библии. Вокруг его постели все время толпились люди, военные и гражданские, многие плакали. Последними словами Лоуренса было: - «Мистер Габбинс, извинитесь за меня перед всеми, кого я подставил под пули при Чинхате… Скажите им, пусть они помнят о Канпуре и никогда не сдаются. Да благословит вас Бог».
На своей могиле он просил поставить простой камень с надписью: «Здесь лежит Генри Лоуренс, который пытался исполнить свой долг». Но к сожалению, в тех условиях даже это исполнить не представлялось возможным. Сэр Генри был похоронен в братской могиле, вместе с несколькими другими защитниками Резиденции, и военным салютом ему послужил непрекращающийся грохот артиллерийской канонады. Осада продолжалась.