![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Entry tags:
Дочь Эренбурга (ч.I)
Оригинал взят у ![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
arktal в Дочь Эренбурга (ч.I)
Шуламит Шалит, литератор, автор и ведущая популярной программы "Литературные страницы" израильской русскоязычной радиостанции "Рэка", в рамках которой она знакомит слушателей с творческими и личными судьбами многих деятелей еврейской культуры. Её рассказы и очерки, которые публикуются во многих интернетизданиях (в том числе на страницах моего блога под тэгом Шуламит Шалит) пользуются большой популярностью у читателей как в Израиле, так и в других странах. "Печальны и мудры её новеллы", - комментирует читатель из Джонстауна (США), и я подписываюсь под каждым его словом.
Недавно вышла в свет новая книга Шуламит Шавит "ПЕЧАТЬ ЛЮБВИ". Это сборник очерков, рассказов, эссе, написанных ею в разные годы. Большинство из них опубликованы в альманахе "Еврейская Старина", журналах "Заметки по еврейской истории", "7 искусств" и других изданиях. Книга поступила в продажу, и я с удовольствием публикую адрес, по которому её можно приобрести (гиперссылка) -
ПЕЧАТЬ ЛЮБВИ. ШУЛАМИТ ШАЛИТ
Ниже - новое эссе автора, опубликованное в интернетжурнале "Семь искусств"
Ирина Ильинична, так же, как и её отец, Илья Григорьевич Эренбург, была неотделима от России, разделяя с ней и радости и скорби. Оба они любили и Францию, Париж. Вдыхали парижскую атмосферу легко и непринужденно. «Там я чувствую себя женщиной», – говорила Ирина. Она так хороша на французских фотографиях – в шляпке, в элегантном костюме. Ей дышалось там легко. Собственно, это и была ее родина. Она ведь родилась во Франции.
Личность дочери Эренбурга заинтересовала меня, когда стало известно, что ей не только удалось спасти от КГБ, хранить и сохранить рукопись «Черной книги», но и переправить ее именно в «Яд ва-Шем», в Иерусалим, в Израиль. Спустя годы я познакомилась с приемной дочерью Ирины Ильиничны. Попробую рассказать об обеих женщинах.
В мемуарах Ильи Эренбурга «Люди, годы, жизнь» написано: «В конце 1909 года на одном из эмигрантских вечеров я познакомился с Катей, студенткой медицинского факультета первого курса. Влюбился я сразу, начались долгие месяцы психологических анализов, признаний, вспышек ревности».
Официально в браке с Екатериной Оттовной Шмидт он не состоял, и в метрике, которую и сама-то Ирина увидела впервые после смерти отца, написано: «25 марта 1911 года в 3 часа утра родился ребёнок женского пола, названный Ириной-Наталией, дочь Катрин-Клары Шмидт – уроженки Санкт-Петербурга (русская), 23 лет, проживающей в Ницце». «Отец, естественно, не был указан. Нотариус, повертев эту бумажку, решила, что моей метрикой будет книга мемуаров Эренбурга». (Где водятся такие нотариусы?)
Так что первой фамилией была Шмидт. «Мама ушла от Эренбурга ещё во Франции», – пишет Ирина. – «Ушла к его другу Тихону Ивановичу Сорокину». Сорокин (1879-1959) был искусствоведом, явился прообразом Алексея Спиридоновича Тишина в романе И. Эренбурга «Необычайные похождения Хулио Хуренито…».
Эренбург о Сорокине осенью 1912 года: «Он чем-то напоминал мне Чехова, может быть, добротой, душевной стеснительностью, умением выслушать и понять... заставил меня снова взять книги Чехова... благодаря Тихону Чехов с тех пор стал моим любимым писателем». Через год: «Осенью Катя сказала мне, что решила выйти замуж за Тихона. Я погоревал, поревновал, но примирился. У нас с Катей жизнь не клеилась, мы были людьми с разными характерами, но с одинаковым упрямством. Да и к Тихону я успел привязаться. Они взяли мою Ирину и жили в Пуатье». Ирина через много лет скажет, что мать «ушла потому, что мечтала создать семью, а с моим отцом это было невозможно. Они долго любили друг друга – я это выяснила, прочитав пачку писем Эренбурга к маме, которые нашла в тайном ящичке буфета в Проточном переулке».
Так Ирина стала Сорокиной. Эренбург продолжал дружить с ними. Путешествуя, старался посещать их и впоследствии помогал, чем мог. Ирина вспоминает посылки, которые Эренбург посылал им в голодный Петроград в 1919 году: её поразила белизна муки и яркие акварельные краски, которые она «не удержалась и лизнула». «Никто из взрослых, – пишет Ирина, – не нашёл нужным объяснить мне перемены, произошедшие в моей семье. Я всю жизнь называла Сорокина папой, а Эренбурга – Ильёй».
До шести лет Ирина жила во Франции. В 1917 году она оказалась под Петроградом у бабушки и деда, родителей матери.
Из мемуаров Эренбурга: «Они жили у отца Кати, который не мог слышать моего имени: ко всем прочим грехам я был евреем. Катя тайком от отца привела ко мне Ирину». В кафе «Ампир» он угостил дочку белым хлебом с повидлом, потом они гуляли по Невскому: «Девочка попросила, чтобы мы зашли в Казанский собор;.jpg "Илья Эренбург. 1910-е годы.")
там она тотчас стала на колени и приказала мне последовать её примеру. Я не послушался».
А вот из воспоминаний Ирины: «На случай провала революции – она (мама) меня крестила. Мне помазали лоб водой и подарили крестик. Эренбург поджидал меня у выхода из церкви. Он повел меня в кондитерскую и сказал: "Можешь съесть столько пирожных, сколько захочешь"». Но верующей Ирина не стала. Была атеисткой, как и её отец. Перед смертью деда, Отто Шмидта, до революции имевшего два доходных дома в Петербурге и целую улицу домов в пригороде, Ирина, по настоянию матери, встретилась с ним. «Я навестила этого чужого мне старика, он ослеп, ютился в отведенной ему каморке в некогда принадлежавшем ему доме в Лесном и целыми днями наощупь собирал гвозди на мостовой, чтобы заново построить дома. Я... напомнила, как он моего отца-еврея не пустил в дом, но увидела, что ему стало безразлично, была ли его внучка полукровкой, дочерью известного писателя Эренбурга. Я убрала комнату, перемыла посуду и с лёгким сердцем ушла».
Жизнь Ирины Ильиничны Эренбург угасла 17 июня 1997 года. Она прожила 86 лет. Любила жизнь и незадолго до смерти говорила приемной дочери Фане: «Хочу выздороветь, надо написать ещё одну книгу».
Фаня: «В последние годы она освоила компьютер, оставалась живым и интересным собеседником, поддерживала движение за демократию и свободу в России».
В 1995 году по просьбе немецкого журнала Ирина Ильинична заполнила предложенную ей анкету. На вопрос «Ваша мечта о счастье?» ответила: «Вечная молодость, особенно теперь, когда в России так интересно». – «Что было бы для Вас самым большим несчастьем?» – «Не мочь любить».
Эренбург писал:
Молодому кажется,
что к старости
Расступаются густые заросли,
Всё измерено, давно погашено,
Не пойти ни вброд, ни
врукопашную,
Любит поворчать и, тем не менее,
Он дошёл до точки
примирения.
Ирине стариковская ворчливость была совершенно чужда. Но примирилась ли она со своей неласковой судьбой? Написав в далёкие тридцатые годы и издав под именем Ирины Эрбург изящную и раскованную повесть «Лотарингская школа: записки французской школьницы» (Москва, 1935), она до конца жизни так и не увидела её переизданной. Ирина опубликовала десятки очерков, во время войны была корреспондентом газеты «Уничтожим врага», писала сценарии к документальным фильмам, но все это о другом, о других, о себе больше не писала. И беллетристикой занималась только в качестве переводчицы. Мы не всегда обращаем внимание на имя переводчика, но вот передо мной список книг, переведенных Ириной Эрбург, тут Андре Стиль и Моруа, Гамарра, Тери, Мальро...
Только после смерти Ильи Эренбурга в 1967 году, переведя «Жизнь Тулуз-Лотрека» Анри Перрюшо, она впервые подписалась своим настоящим именем – Ирина Эренбург, официально полученным тоже не в час своего рождения, а в возрасте 13 лет.
Воспоминания о своём детстве и юности Ирина написала в 1989 году, в 78 лет. Из них мы узнаём, что у неё были сестра Наталья и брат Серёжа, дети матери и Сорокина. Воспоминания охватывают период её жизни от первого приезда из Франции в Россию и до возвращения к отцу во Францию в 1924 году. Тогда-то она и стала Ириной Эренбург.
И ей и нам повезло в том, что многие годы спустя Ирина обнаружила свой дневник, о котором никто не знал и о котором сама она совершенно забыла. В книгу «Разлука», изданную в Израиле её приёмной дочерью Фаиной Палеевой в конце 1998 года, вошли и воспоминания о детстве и «Дневник» Ирины Эренбург военных лет, начатый 3 ноября 1941 года и не завершенный, как бы оборванный...
Последняя запись в нем сделана 24 ноября 1945 года. Всего одна строка: «В Нюрнберге процесс. Илья, видно, там». Спустя много десятилетий она вернулась к повествованию о своей жизни (об этом – во вступительной статье Фаины Палеевой и Бориса Фрезинского), впрочем, и оно осталось незаконченным.
Стиль не только дневника, но и воспоминаний таков, что скорее напоминает тезисы, наброски к будущему подробному осмыслению и рассказу, которого с нетерпением ждешь, но продолжения так никогда и не последовало. Жаль, потому что потенциал был немалый – для самого краткого описания человека или какой-то запомнившейся сценки, ситуации Ирина находит точные слова, выразительные детали. Она искренна и нелицеприятна.
«В одном из флигелей, кажется (на Фонтанке – Ш.Ш.), жила странная дама. Высокая, худая, закутанная в черную шаль, она выделялась своей горделивой осанкой, за что я ее про себя называла королевой... Ее стихи я прочитала много позже и познакомилась с нею, вернувшись из Парижа. Я ее запомнила во дворе Шереметьевых». Это, разумеется, об Ахматовой. Легкие и точные штрихи – и картинку можно дорисовать, довоображать…
О сестрах Ильи Эренбурга немного больше. «Женя вела хозяйство. Белла была похожа на Илью. Она торговала на Сухаревке сахарином и приносила полотенца керенок, которые она дома разрезала. Была еще одна сестра – Маня, слывшая красавицей. Маня была больна манией преследования, и никто не знал, где она жила. В Париж она приехала позже сестер. Во время оккупации Белла и Женя с Юркой (сын Жени) выжили, никуда не уезжая. Их никто не выдал, а Маня погибла… До войны она изредка приходила к Илье в кафе. Одета она была как нищенка. У нее были пряди волос разного цвета – лиловые, желтые, зеленые. В то время она зарабатывала тем, что показывала на своих волосах клиентам какой-то парикмахерской разные оттенки красок. Я стеснялась тети, а Илья радовался, что она появилась, и отдавал ей все деньги, которые у него были. Брата она боготворила, говорила ему нежные слова, но своего адреса не давала. Белла и Женя тоже очень любили Илюшу: первая переписывала его статьи, а вторая – угощала очень вкусными блюдами, зная его вкусы. Все три сестры были убеждены, что в Эренбургах течет голубая кровь. Откуда? Для меня это так и осталось загадкой».
И для нас осталось немало загадок, но запоминаются не только «пряди разного цвета», но и взаимная любовь между братом и сестрами, и необыкновенная доброта «Ильи»…
За два года до смерти Ирины Эренбург в Берлине вышла книга “So habe ich gelebt”[1] («Так я жила»). История этой книги такова. Последние тридцать лет жизни Ирина Ильинична работала над архивом и литературным наследием отца, в частности, разбирала его эпистолярный архив, составивший тысячи писем, полученных Эренбургом, начиная с 1941 года. Результатом её самоотверженной и кропотливой работы стали и дополненные издания «Черной книги» (Киев, 1991, Вильнюс, 1993, оба – с предисловиями Ирины Эренбург, а мы помним, что «Черная книга» на русском языке впервые увидела свет в Израиле в 1980 году), и «Советские евреи пишут Илье Эренбургу. 1943-1966» (Иерусалим, 1993), и «Неизвестная чёрная книга» (Иерусалим – Яд ва-Шем, Москва – Госархив РФ, 1993).
Так что ни написанием собственной биографии, ни личным творчеством все эти тридцать лет Ирина, в общем, не занималась. Но в 1979 году она познакомилась с немецкой журналисткой и переводчицей Антье Леетц, которая была очарована прямотой Ирины, её умом и обаянием. Они поддерживали связь, а позднее Антье решила, что жизнь самой Ирины заслуживает того, чтобы о ней, а через неё и о времени, в котором она жила, было рассказано. Антье стала записывать свои интервью, вылившиеся в длинные монологи Ирины, на кассеты... Одну из них я прослушивала, к примеру, часа полтора. Голос хрипловатый: Ирина курила. О разных событиях жизни рассказывает увлекательно, порою с юмором, точные даты подзабыла, сама же подсмеивается над этим. Любопытны детали. Вернувшись во Францию («Мне было 12 лет, когда я снова познакомилась с отцом»!), она продолжала учебу, позднее окончила Сорбонну, стала психологом. И вот через 10 лет она снова в Москве: «Вырубили Садовое кольцо. Сталин боялся газовой атаки, боялся, что в листьях застревает газ...»
В 1933 году Ирина возвращается в Москву и выходит замуж.
Свадьбу с Борисом Лапиным, писателем, поэтом, путешественником, журналистом, праздновали у неё в Московском институте гигиены труда и профессиональных заболеваний имени Обуха[2].
Ирина записывает: «Дали кашу пшённую с курицей, я нашла там только перья, но нам казалось это роскошным... В диетическом магазине на Арбате купила спаржу, это было удивительно. Что-то можно было купить. Но ходили в кино, в кафе "Националь". Я думаю, что всё было недорого, мы были очень бедные».
Когда прикладную психологию объявили лженаукой, Ирина осталась без работы, пошла учиться на физиологический. Но там «резали лягушек», это было не по ней, и она ушла. И вот тогда-то написала свою «Лотарингскую школу»; потом занялась очерками, писала о разном, например, о дегустации вин: «все напились, а я их, бедных стариков, вытаскивала на себе».
Ирина вспоминает и о вещах более серьезных, в частности, о терроре. Как они сами себя обманывали: этого взяли потому, что шёл в японское посольство (жуткий грех!), а парижскую подругу Наташу Столярову арестовали, мол, потому, что встречалась с иностранцами, «ходила с ними в кино». Потрясло не то, что арестовали, а то, что из мест заключения в 1956 году она вышла «стопроцентной патриоткой». Ирину сильно удивило, что даже в лагере рожали и некоторым давали навещать детей в тюремных яслях. «У нас зверское, что ли, государство?» – отвечала на ее удивление Наташа. Ирина уже знала, что зверское. Были ли они по-настоящему откровенны друг с другом? Знала ли Ирина, что, став после лагеря секретарем у ее отца, Наталья Столярова именно в кабинете Эренбурга хранила опасную тогда рукопись книги А. Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ»?
Из мемуаров И. Эренбурга: «В конце декабря я получил телеграмму из Москвы: «Вышла замуж Бориса Лапина фамилия адрес прежние поздравляю Новым годом Ирина»... Слова о фамилии и адресе, – пишет Эренбург, – мне показались забавными – были в этом и характер Ирины, и характер эпохи». Эренбург о романе с Лапиным не знал, хотя ещё за год до этого познакомился с целой группой молодых писателей, среди которых были и неразлучные друзья Борис Лапин и Захар Хацревин.
Эренбург пишет о Лапине с уважением и любовью, он узнал его лучше, когда молодые, после разных мытарств, поселились в его квартире в Лаврушинском переулке. Лапин знал множество языков, обожал путешествия, объездил селения Памира, был с археологами в Крыму, дважды в Монголии. Был мужественным, любил опасность. «Но когда в 1937 году начали бесследно исчезать друзья, товарищи, знакомые, он душевно сжался... Порой он шутил с Ириной, со мной, – пишет Эренбург, – а когда снимал очки, я видел в его глазах грусть и недоумение».
В 1936 году Ирина снова подаёт документы на поездку в Париж. Вызвали на Лубянку. Муж остался ее ждать на том месте, где потом построили «Детский мир». Договорились: если она не появится через 2 часа, он пойдёт тоже. На арест, значит. Генерал: «Вы хотите в Париж? Будет вам паспорт, будет валюта, вот, я снимаю трубку и звоню, но при одном условии, что вы будете следить за знакомыми Эренбурга». Ирина сказала, что этого делать не станет. Он всё время держал руку на телефоне, уговаривал ее часа полтора. Но – отпустили. Муж обрадовался, что жива. Во Францию она всё-таки поехала. Паспорт дали, валюту – нет.
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] Irina Ehrenburg: So habe ich gelebt. Bln., Berlin Vlg., (1995) Erinnerungen aus dem 20. Jahrhundert. Hrsg. u. aus dem Russischen übers. v. Antje Leetz.
[2] Обух В.А. (1870-1935) – профессор медицины, лечащий врач В.И.Ленина.
(см. Продолжение Дочь Эренбурга (ч.II))
arktal в Дочь Эренбурга (ч.I) Шуламит Шалит, литератор, автор и ведущая популярной программы "Литературные страницы" израильской русскоязычной радиостанции "Рэка", в рамках которой она знакомит слушателей с творческими и личными судьбами многих деятелей еврейской культуры. Её рассказы и очерки, которые публикуются во многих интернетизданиях (в том числе на страницах моего блога под тэгом Шуламит Шалит) пользуются большой популярностью у читателей как в Израиле, так и в других странах. "Печальны и мудры её новеллы", - комментирует читатель из Джонстауна (США), и я подписываюсь под каждым его словом.Недавно вышла в свет новая книга Шуламит Шавит "ПЕЧАТЬ ЛЮБВИ". Это сборник очерков, рассказов, эссе, написанных ею в разные годы. Большинство из них опубликованы в альманахе "Еврейская Старина", журналах "Заметки по еврейской истории", "7 искусств" и других изданиях. Книга поступила в продажу, и я с удовольствием публикую адрес, по которому её можно приобрести (гиперссылка) -
ПЕЧАТЬ ЛЮБВИ. ШУЛАМИТ ШАЛИТ
Ниже - новое эссе автора, опубликованное в интернетжурнале "Семь искусств"
Ирина Ильинична, так же, как и её отец, Илья Григорьевич Эренбург, была неотделима от России, разделяя с ней и радости и скорби. Оба они любили и Францию, Париж. Вдыхали парижскую атмосферу легко и непринужденно. «Там я чувствую себя женщиной», – говорила Ирина. Она так хороша на французских фотографиях – в шляпке, в элегантном костюме. Ей дышалось там легко. Собственно, это и была ее родина. Она ведь родилась во Франции.
Личность дочери Эренбурга заинтересовала меня, когда стало известно, что ей не только удалось спасти от КГБ, хранить и сохранить рукопись «Черной книги», но и переправить ее именно в «Яд ва-Шем», в Иерусалим, в Израиль. Спустя годы я познакомилась с приемной дочерью Ирины Ильиничны. Попробую рассказать об обеих женщинах.
В мемуарах Ильи Эренбурга «Люди, годы, жизнь» написано: «В конце 1909 года на одном из эмигрантских вечеров я познакомился с Катей, студенткой медицинского факультета первого курса. Влюбился я сразу, начались долгие месяцы психологических анализов, признаний, вспышек ревности».
Официально в браке с Екатериной Оттовной Шмидт он не состоял, и в метрике, которую и сама-то Ирина увидела впервые после смерти отца, написано: «25 марта 1911 года в 3 часа утра родился ребёнок женского пола, названный Ириной-Наталией, дочь Катрин-Клары Шмидт – уроженки Санкт-Петербурга (русская), 23 лет, проживающей в Ницце». «Отец, естественно, не был указан. Нотариус, повертев эту бумажку, решила, что моей метрикой будет книга мемуаров Эренбурга». (Где водятся такие нотариусы?)
Так что первой фамилией была Шмидт. «Мама ушла от Эренбурга ещё во Франции», – пишет Ирина. – «Ушла к его другу Тихону Ивановичу Сорокину». Сорокин (1879-1959) был искусствоведом, явился прообразом Алексея Спиридоновича Тишина в романе И. Эренбурга «Необычайные похождения Хулио Хуренито…».
Эренбург о Сорокине осенью 1912 года: «Он чем-то напоминал мне Чехова, может быть, добротой, душевной стеснительностью, умением выслушать и понять... заставил меня снова взять книги Чехова... благодаря Тихону Чехов с тех пор стал моим любимым писателем». Через год: «Осенью Катя сказала мне, что решила выйти замуж за Тихона. Я погоревал, поревновал, но примирился. У нас с Катей жизнь не клеилась, мы были людьми с разными характерами, но с одинаковым упрямством. Да и к Тихону я успел привязаться. Они взяли мою Ирину и жили в Пуатье». Ирина через много лет скажет, что мать «ушла потому, что мечтала создать семью, а с моим отцом это было невозможно. Они долго любили друг друга – я это выяснила, прочитав пачку писем Эренбурга к маме, которые нашла в тайном ящичке буфета в Проточном переулке».
Так Ирина стала Сорокиной. Эренбург продолжал дружить с ними. Путешествуя, старался посещать их и впоследствии помогал, чем мог. Ирина вспоминает посылки, которые Эренбург посылал им в голодный Петроград в 1919 году: её поразила белизна муки и яркие акварельные краски, которые она «не удержалась и лизнула». «Никто из взрослых, – пишет Ирина, – не нашёл нужным объяснить мне перемены, произошедшие в моей семье. Я всю жизнь называла Сорокина папой, а Эренбурга – Ильёй».
До шести лет Ирина жила во Франции. В 1917 году она оказалась под Петроградом у бабушки и деда, родителей матери.
Из мемуаров Эренбурга: «Они жили у отца Кати, который не мог слышать моего имени: ко всем прочим грехам я был евреем. Катя тайком от отца привела ко мне Ирину». В кафе «Ампир» он угостил дочку белым хлебом с повидлом, потом они гуляли по Невскому: «Девочка попросила, чтобы мы зашли в Казанский собор;
там она тотчас стала на колени и приказала мне последовать её примеру. Я не послушался».А вот из воспоминаний Ирины: «На случай провала революции – она (мама) меня крестила. Мне помазали лоб водой и подарили крестик. Эренбург поджидал меня у выхода из церкви. Он повел меня в кондитерскую и сказал: "Можешь съесть столько пирожных, сколько захочешь"». Но верующей Ирина не стала. Была атеисткой, как и её отец. Перед смертью деда, Отто Шмидта, до революции имевшего два доходных дома в Петербурге и целую улицу домов в пригороде, Ирина, по настоянию матери, встретилась с ним. «Я навестила этого чужого мне старика, он ослеп, ютился в отведенной ему каморке в некогда принадлежавшем ему доме в Лесном и целыми днями наощупь собирал гвозди на мостовой, чтобы заново построить дома. Я... напомнила, как он моего отца-еврея не пустил в дом, но увидела, что ему стало безразлично, была ли его внучка полукровкой, дочерью известного писателя Эренбурга. Я убрала комнату, перемыла посуду и с лёгким сердцем ушла».
Жизнь Ирины Ильиничны Эренбург угасла 17 июня 1997 года. Она прожила 86 лет. Любила жизнь и незадолго до смерти говорила приемной дочери Фане: «Хочу выздороветь, надо написать ещё одну книгу».
Фаня: «В последние годы она освоила компьютер, оставалась живым и интересным собеседником, поддерживала движение за демократию и свободу в России».
В 1995 году по просьбе немецкого журнала Ирина Ильинична заполнила предложенную ей анкету. На вопрос «Ваша мечта о счастье?» ответила: «Вечная молодость, особенно теперь, когда в России так интересно». – «Что было бы для Вас самым большим несчастьем?» – «Не мочь любить».
Эренбург писал:
Молодому кажется,
что к старости
Расступаются густые заросли,
Всё измерено, давно погашено,
Не пойти ни вброд, ни
врукопашную,
Любит поворчать и, тем не менее,
Он дошёл до точки
примирения.
Ирине стариковская ворчливость была совершенно чужда. Но примирилась ли она со своей неласковой судьбой? Написав в далёкие тридцатые годы и издав под именем Ирины Эрбург изящную и раскованную повесть «Лотарингская школа: записки французской школьницы» (Москва, 1935), она до конца жизни так и не увидела её переизданной. Ирина опубликовала десятки очерков, во время войны была корреспондентом газеты «Уничтожим врага», писала сценарии к документальным фильмам, но все это о другом, о других, о себе больше не писала. И беллетристикой занималась только в качестве переводчицы. Мы не всегда обращаем внимание на имя переводчика, но вот передо мной список книг, переведенных Ириной Эрбург, тут Андре Стиль и Моруа, Гамарра, Тери, Мальро...
Только после смерти Ильи Эренбурга в 1967 году, переведя «Жизнь Тулуз-Лотрека» Анри Перрюшо, она впервые подписалась своим настоящим именем – Ирина Эренбург, официально полученным тоже не в час своего рождения, а в возрасте 13 лет.
Воспоминания о своём детстве и юности Ирина написала в 1989 году, в 78 лет. Из них мы узнаём, что у неё были сестра Наталья и брат Серёжа, дети матери и Сорокина. Воспоминания охватывают период её жизни от первого приезда из Франции в Россию и до возвращения к отцу во Францию в 1924 году. Тогда-то она и стала Ириной Эренбург.
И ей и нам повезло в том, что многие годы спустя Ирина обнаружила свой дневник, о котором никто не знал и о котором сама она совершенно забыла. В книгу «Разлука», изданную в Израиле её приёмной дочерью Фаиной Палеевой в конце 1998 года, вошли и воспоминания о детстве и «Дневник» Ирины Эренбург военных лет, начатый 3 ноября 1941 года и не завершенный, как бы оборванный...
Последняя запись в нем сделана 24 ноября 1945 года. Всего одна строка: «В Нюрнберге процесс. Илья, видно, там». Спустя много десятилетий она вернулась к повествованию о своей жизни (об этом – во вступительной статье Фаины Палеевой и Бориса Фрезинского), впрочем, и оно осталось незаконченным.
Стиль не только дневника, но и воспоминаний таков, что скорее напоминает тезисы, наброски к будущему подробному осмыслению и рассказу, которого с нетерпением ждешь, но продолжения так никогда и не последовало. Жаль, потому что потенциал был немалый – для самого краткого описания человека или какой-то запомнившейся сценки, ситуации Ирина находит точные слова, выразительные детали. Она искренна и нелицеприятна.
«В одном из флигелей, кажется (на Фонтанке – Ш.Ш.), жила странная дама. Высокая, худая, закутанная в черную шаль, она выделялась своей горделивой осанкой, за что я ее про себя называла королевой... Ее стихи я прочитала много позже и познакомилась с нею, вернувшись из Парижа. Я ее запомнила во дворе Шереметьевых». Это, разумеется, об Ахматовой. Легкие и точные штрихи – и картинку можно дорисовать, довоображать…
О сестрах Ильи Эренбурга немного больше. «Женя вела хозяйство. Белла была похожа на Илью. Она торговала на Сухаревке сахарином и приносила полотенца керенок, которые она дома разрезала. Была еще одна сестра – Маня, слывшая красавицей. Маня была больна манией преследования, и никто не знал, где она жила. В Париж она приехала позже сестер. Во время оккупации Белла и Женя с Юркой (сын Жени) выжили, никуда не уезжая. Их никто не выдал, а Маня погибла… До войны она изредка приходила к Илье в кафе. Одета она была как нищенка. У нее были пряди волос разного цвета – лиловые, желтые, зеленые. В то время она зарабатывала тем, что показывала на своих волосах клиентам какой-то парикмахерской разные оттенки красок. Я стеснялась тети, а Илья радовался, что она появилась, и отдавал ей все деньги, которые у него были. Брата она боготворила, говорила ему нежные слова, но своего адреса не давала. Белла и Женя тоже очень любили Илюшу: первая переписывала его статьи, а вторая – угощала очень вкусными блюдами, зная его вкусы. Все три сестры были убеждены, что в Эренбургах течет голубая кровь. Откуда? Для меня это так и осталось загадкой».
И для нас осталось немало загадок, но запоминаются не только «пряди разного цвета», но и взаимная любовь между братом и сестрами, и необыкновенная доброта «Ильи»…
За два года до смерти Ирины Эренбург в Берлине вышла книга “So habe ich gelebt”[1] («Так я жила»). История этой книги такова. Последние тридцать лет жизни Ирина Ильинична работала над архивом и литературным наследием отца, в частности, разбирала его эпистолярный архив, составивший тысячи писем, полученных Эренбургом, начиная с 1941 года. Результатом её самоотверженной и кропотливой работы стали и дополненные издания «Черной книги» (Киев, 1991, Вильнюс, 1993, оба – с предисловиями Ирины Эренбург, а мы помним, что «Черная книга» на русском языке впервые увидела свет в Израиле в 1980 году), и «Советские евреи пишут Илье Эренбургу. 1943-1966» (Иерусалим, 1993), и «Неизвестная чёрная книга» (Иерусалим – Яд ва-Шем, Москва – Госархив РФ, 1993).
Так что ни написанием собственной биографии, ни личным творчеством все эти тридцать лет Ирина, в общем, не занималась. Но в 1979 году она познакомилась с немецкой журналисткой и переводчицей Антье Леетц, которая была очарована прямотой Ирины, её умом и обаянием. Они поддерживали связь, а позднее Антье решила, что жизнь самой Ирины заслуживает того, чтобы о ней, а через неё и о времени, в котором она жила, было рассказано. Антье стала записывать свои интервью, вылившиеся в длинные монологи Ирины, на кассеты... Одну из них я прослушивала, к примеру, часа полтора. Голос хрипловатый: Ирина курила. О разных событиях жизни рассказывает увлекательно, порою с юмором, точные даты подзабыла, сама же подсмеивается над этим. Любопытны детали. Вернувшись во Францию («Мне было 12 лет, когда я снова познакомилась с отцом»!), она продолжала учебу, позднее окончила Сорбонну, стала психологом. И вот через 10 лет она снова в Москве: «Вырубили Садовое кольцо. Сталин боялся газовой атаки, боялся, что в листьях застревает газ...»
В 1933 году Ирина возвращается в Москву и выходит замуж.Свадьбу с Борисом Лапиным, писателем, поэтом, путешественником, журналистом, праздновали у неё в Московском институте гигиены труда и профессиональных заболеваний имени Обуха[2].
Ирина записывает: «Дали кашу пшённую с курицей, я нашла там только перья, но нам казалось это роскошным... В диетическом магазине на Арбате купила спаржу, это было удивительно. Что-то можно было купить. Но ходили в кино, в кафе "Националь". Я думаю, что всё было недорого, мы были очень бедные».
Когда прикладную психологию объявили лженаукой, Ирина осталась без работы, пошла учиться на физиологический. Но там «резали лягушек», это было не по ней, и она ушла. И вот тогда-то написала свою «Лотарингскую школу»; потом занялась очерками, писала о разном, например, о дегустации вин: «все напились, а я их, бедных стариков, вытаскивала на себе».
Ирина вспоминает и о вещах более серьезных, в частности, о терроре. Как они сами себя обманывали: этого взяли потому, что шёл в японское посольство (жуткий грех!), а парижскую подругу Наташу Столярову арестовали, мол, потому, что встречалась с иностранцами, «ходила с ними в кино». Потрясло не то, что арестовали, а то, что из мест заключения в 1956 году она вышла «стопроцентной патриоткой». Ирину сильно удивило, что даже в лагере рожали и некоторым давали навещать детей в тюремных яслях. «У нас зверское, что ли, государство?» – отвечала на ее удивление Наташа. Ирина уже знала, что зверское. Были ли они по-настоящему откровенны друг с другом? Знала ли Ирина, что, став после лагеря секретарем у ее отца, Наталья Столярова именно в кабинете Эренбурга хранила опасную тогда рукопись книги А. Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ»?
Из мемуаров И. Эренбурга: «В конце декабря я получил телеграмму из Москвы: «Вышла замуж Бориса Лапина фамилия адрес прежние поздравляю Новым годом Ирина»... Слова о фамилии и адресе, – пишет Эренбург, – мне показались забавными – были в этом и характер Ирины, и характер эпохи». Эренбург о романе с Лапиным не знал, хотя ещё за год до этого познакомился с целой группой молодых писателей, среди которых были и неразлучные друзья Борис Лапин и Захар Хацревин.
Эренбург пишет о Лапине с уважением и любовью, он узнал его лучше, когда молодые, после разных мытарств, поселились в его квартире в Лаврушинском переулке. Лапин знал множество языков, обожал путешествия, объездил селения Памира, был с археологами в Крыму, дважды в Монголии. Был мужественным, любил опасность. «Но когда в 1937 году начали бесследно исчезать друзья, товарищи, знакомые, он душевно сжался... Порой он шутил с Ириной, со мной, – пишет Эренбург, – а когда снимал очки, я видел в его глазах грусть и недоумение».В 1936 году Ирина снова подаёт документы на поездку в Париж. Вызвали на Лубянку. Муж остался ее ждать на том месте, где потом построили «Детский мир». Договорились: если она не появится через 2 часа, он пойдёт тоже. На арест, значит. Генерал: «Вы хотите в Париж? Будет вам паспорт, будет валюта, вот, я снимаю трубку и звоню, но при одном условии, что вы будете следить за знакомыми Эренбурга». Ирина сказала, что этого делать не станет. Он всё время держал руку на телефоне, уговаривал ее часа полтора. Но – отпустили. Муж обрадовался, что жива. Во Францию она всё-таки поехала. Паспорт дали, валюту – нет.
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] Irina Ehrenburg: So habe ich gelebt. Bln., Berlin Vlg., (1995) Erinnerungen aus dem 20. Jahrhundert. Hrsg. u. aus dem Russischen übers. v. Antje Leetz.
[2] Обух В.А. (1870-1935) – профессор медицины, лечащий врач В.И.Ленина.
(см. Продолжение Дочь Эренбурга (ч.II))